class="p1">— Не истеку. У меня раны закрываются быстро. Правда, это — в покое. А покой нам сейчас…
— Только снился! Поэтому идём-ка наверх! Вернее, чтоб ты не дёргался, теряя кровь, давай я тебя донесу, и мы посмотрим, как тебя лучше заштопать. И не забудь: без тебя тут ничего не провернётся!
Ты у нас сейчас — за главного!
Доктор Сэвидж не совсем понимал, почему двое сотрудников СВБ бросили его именно в одиночку. Да ещё в такую холодную! Впрочем, он, конечно, лукавил сам перед собой: отлично он всё понимал.
«Охлаждённый и вразумлённый» он скорее «расколется».
А уж в том, что его будут — вот именно — допрашивать с пристрастием, а не «беседовать», как недавно, почти доверительно! — Сэвидж не сомневался.
Потому что явно произошло что-то уж совсем из ряда вон выходящее.
Не иначе, как питомец доктора Лессера поднял в Питомнике бунт!
Хреново. Значит, скоро его начнут «трясти» всерьёз.
Холодная — цветочки.
Не хотелось бы дождаться и «ягодок»!
Доктор Лессер стоять или прыгать, как он пытался вначале, чтоб хоть как-то заставить руки и ноги двигаться, уже не мог. И сейчас просто сидел, подложив под тощий зад нелепо смотрящиеся домашние шлёпанцы, чтоб действительно не схлопотать простатит, и старался сжаться в плотный комок, обхватывая себя руками. Зубы у него буквально выбивали чечётку, и, хотя он пытался дышать заложенным носом, клубы пара говорили о том, что он всё равно очень быстро теряет драгоценное тепло. Скоро закончатся запасы питательных веществ и глюкозы в крови, которые его организм сейчас бросает на борьбу с холодом, а запасов жира под кожей у доктора особо никогда и не было. Так что если в ближайшие полчаса никто за ним не придёт, тут он и грохнется на пол.
И попросту окочурится…
С первого, самого верхнего уровня Лабиринта можно оказалось попасть в промежуточный, а затем и верхний коридор, где и стояли баки с целебными растворами, и находились огромные помещения с непонятной пока аппаратурой. А уж из этого коридора-уровня — в Большой Мир. На свободу. Вернее, как понял Мартен — всё же не совсем на свободу, а куда-то в те места, где и жили сами Хозяева. В тёплое место, где всего вдоволь: пространства, воздуха, еды…
Мартен, проведший пятнадцать минут в баке с любимыми многоножками, споро «заделавшими» дыру в его животе, с отрядом тех, кто лучше всего приспособился нажимать спусковые крючки, взяв половину трофейного оружия, шёл по огромным светлым пространствам коридоров и переходов: здесь свет имелся. Значит, то, что свет выключили там, в их тюрьме, было просто одним из способов испугать их. Или помочь их врагам подавить бунт.
Мартен повёл пятнадцать из выживших повстанцев ещё выше: на уровень, где, похоже, жили и работали сами люди: уж слишком широкие и светлые коридоры тут имелись. Да ещё и с картинами на стенах. Его напарник броненосец повёл свои два отделения направо — по ещё более длинным коридорам. Третий отряд, возглавляемый человеко-львом, Паулем, победителем четырёх схваток, пошёл налево. Там имелось нечто, издали, сквозь огромное застеклённое окно, похожее на сад. Или оранжерею.
Увидали они всё это, выбравшись за огромные двери, похожие на ворота, вот именно — тюрьмы, после того, как Мартен и человек-краб, Борис, вскрыли ящик у ворот, явно служивший для управления их механизмами, и вручную прокрутили имевшееся там огромное колесо-штурвал. Створки ворот медленно, буквально по сантиметру за оборот, разъехались — Мартен решил, что одного метра им вполне хватит. А обратно в Лабиринт их больше никогда не загонят, даже пулями и электрическими полями — они готовы сражаться за свои жизни до смерти. Про себя Мартен ухмыльнулся — но только про себя, потому что такой вот каламбурчик получился у него во время его жаркой и страстной напутственной речи там, перед дверью, за которой лежало огромное и отлично освещённое пространство Большого Мира.
Мира Хозяев.
С которыми они сейчас собирались честно расквитаться. За всё.
Доктор Ришар Жувэ неприязненно покосился на транслятор: за всё время его работы на Станции эта штука оживала всего дважды: один раз — чтоб сообщить об угрозе заражения красной эболой, другой — о том, что слишком здоровый для противометеоритных пушек метеор пробил защиту жилой секции «Д», и что три часа им всем придётся мириться с временным отсутствием гравитации, и сидеть за герметичными переборками аварийных шлюзов.
То, что Станция разделена на секции, было, разумеется, хорошо. Доктор Жувэ отлично понимал, что, поскольку они находятся в космосе, какая-нибудь подстраховочка на случай аварий и разгерметизации необходима. А то, что у них на борту имеются штаммы всех известных, и даже «неизвестных» официальной медицине микроорганизмов, вынуждает применять и усиленные карантинные меры. Во избежание, так сказать. Да и вообще: дела, которыми они тут занимались, добиваясь мутаций и создавая нечто такое, что матушке-природе могло присниться лишь в кошмарном сне, требовали очень хорошей изоляции. От остального мира.
Вот именно — во избежание!
Однако то, что передал сегодня маленький динамик, не лезло уже ни в какие ворота. Бунт в Питомнике!.. Какая чушь!
Какой на … может быть бунт — в Питомнике?! Ведь он расположен в изолированной, правда, самой большой, секции Станции. И проникнуть туда можно лишь через два шлюза с бронированными стенками. Сам Питомник оборудован распылителями, через которые можно при, вот именно — неповиновении питомцев, легко подать всё: начиная от усыпляющего газа до цианида галлия. Двадцать секунд — и нет никаких «бунтовщиков»!
Так что приказ не покидать до особого распоряжения личных кают доктор Жувэ проигнорировал. Спокойно закончил туалет, аккуратно поправил галстук, придирчиво оглядывая свою осанисто-представительную фигуру в зеркале на обратной стороне выходной двери.
Ничего не скажешь: красавчик! Сразу видно, даже невооружённому, как говорится, глазу, что перед тобой — одно из светил Фундаментальной Науки! Правда, ещё работая заместителем ректора в Университете Топики, штат Канзас, Жуве слыхал пару раз, как его коллеги, завидующие, разумеется, его высокому служебному положению и богатому научному багажу — сорок восемь статей в «Медикал ревью», «Сайнс оф медицина», и других специализированных авторитетнейших изданиях! — шушукались за его спиной. Высказывая предположения о том, что лучше бы маститый и слегка сдвинувшийся на почве личного имиджа профессор поменьше уделял внимания собственной неописуемой красоте и представительности, а побольше — непосредственно научной работе!
Да, он в последние годы на Земле несколько… отдалился — скажем так! — от непосредственно научных исследований. Зато вот теперь, когда он нанялся на Станцию, всё это компенсировано, так сказать,
