Книга Лоханка - Сергей Калашников

— Назовите свои фамилию, имя и отчество, — мужчина в гимнастёрке обмакнул стальное перо деревянной ручки в простенькую стеклянную чернильницу-непроливашку и посмотрел мне в глаза. «Проницательным взглядом майора Пронина», — пришло вдруг на память.

— Не знаю, право, как обращаться… — замялся я, всеми силами стараясь изобразить на лице смущение. — … но только не помню я ни первого, ни второго, ни третьего.

Проницательный взгляд изменился. Теперь он сделался недоверчивым, отчего стало ясно — дольше тянуть паузу и ждать «правильных» вопросов мне не следует — могу нарваться на новые неприятности, хотя мне и предыдущих пока более, чем достаточно. Поэтому я принялся сбивчиво «объяснять»:

— Очнулся на берегу весь мокрый. В карманах пусто, никаких вещей при мне нет. Продрог, комары жучат, и ни души вокруг. Кто я, откуда, как сюда попал — ничего не помню. А тут ещё и рвать меня стало водой, и в груди ломит…

— Когда это случилось? — перебил мужчина.

— Так сегодня утром. Как раз рассвело и уже солнышко всходило, — заторопился я с объяснениями.

— И где ты в это время был? — а вот теперь во взоре виден проблеск понимания.

— Как место называется — не знаю. Я оттуда шёл вдоль речки справа от неё. Там ещё тележная колея появилась, так по ней до самого села и добрался. А уж потом по улицам и к пристани подался — её издалека видать. Ну а там уже вы меня и повстречали.

Мой собеседник на минутку призадумался, повертел в руках ручку, но положил её наклонно, оперев пером о край непроливашки. Встал, обошел стол и оказался у меня за спиной. Хмыкнул и вернулся на место.

— Голова не болит? — спросил он со скучающим видом.

— У меня вообще всё болит, — протянул я жалобно. — Голова тоже.

— Судя по одёже твоей, думаю я, что ты нэпман. Не иначе, ограбили тебя на пароходе — ударили по голове, обчистили и скинули за борт.

— Про одёжу ничего сказать не могу, как и про то, чем раньше занимался, — вздохнул я протяжно.

— Чем занимался — по руке читается, — ухмыльнулся мой собеседник. — Давай сюда ладонь.

Никаких причин отнекиваться я не видел — протянул через стол открытую руку и насладился произведённым эффектом. По профессии я автомеханик, так что и мозоли у меня имеются там, где оставил их инструмент, и въевшееся в кожу масло образует заметные следы.

— Так ты, товарищ, не иначе, из нас — из пролетариев, — отношение ко мне изменилось мгновенно. — Думается мне, из-за одежды тебя бандиты не за того приняли. Небось, на отдых ехал, или в гости. А они, гады такие…

— Так не помню я, товарищ…

— …Агеев я, Дмитрий Иванович, — и посмотрел на меня, будто ожидая, что я тоже представлюсь.

Сокрушённо вздохнув, я пожал плечами.

Агеев тоже вздохнул и принялся за писанину, давая мне время оглядеться. Комната в одно окно обшита изнутри досками и окрашена в какой-то бледный невыразительный цвет зеленоватого оттенка. Кроме письменного стола самого непритязательного вида — короткий рядок стульев вдоль одной из стен, железный шкаф и календарь на стене. Старый добрый отрывной календарь поведал мне, что у нас на дворе июль тысяча девятьсот двадцать девятого года. Значит, мой дед сейчас как раз начинает ползать… но это очень далеко отсюда.

Да уж, закинуло меня, так закинуло. Как чувствовал — нет дыма без огня: коли сочиняют люди книжки про попаданцев — стало быть есть для этого какие-то основания.

Так вот — часов на стене нет, как нет их и на руке моего собеседника. Но до полудня ещё далеко — это я и так знаю, потому что времени после рассвета прошло совсем немного — часа три-четыре.

Что сказать о человеке, задержавшем меня среди базара, что у пристани? Дмитрий Иванович на вид имеет возраст около сорока лет, носит буденовские усы. Обут в сапоги — точно знаю — не кирзовые, но какой кожи, на глаз не определю. Синие галифе и гимнастёрка защитного цвета, перепоясанная обычным ремнём без бляхи. Лежащая на краю стола фуражка имеет след от снятой красноармейской звёздочки. Сама она выгорела до потери определённого цвета, и края чехла у неё заметно опали, прикрывая верхнюю часть околышка.

По всем признакам — человек он штатский, просто такая манера одеваться для этого времени не редкость. Кобура же с револьвером на поясе… получается, что человек при исполнении. Чего он тут исполняет — не ведаю. Я, признаться, и не помню наверняка, какая организация в эти времена главная ответственная за порядок: ЧК, ОГПУ или НКВД. Я и своё-то время не разбирался, в чём разница между СОБРом, ОМОНом и перронным контролем, как и в том, зачем нужны МВД, ФСБ и МЧС. В смысле — зачем они разные.

Ну да, начальству виднее. Моё дело — машины починять.

Пока я осматривался да размышлял, протокол был написан, дан мне для прочтения и подписи. Закорючку, что на автомате вывела моя рука, Дмитрий Иванович внимательно изучил, но ничего определённого по этому поводу не высказал — не угадываются из неё ни фамилия, ни инициалы.

— Во Владимировку съездим, — сказал он удовлетворённо. — Обязательно нужно показать тебя доктору.

То обстоятельство, что здесь в Петропавловке нет нужного врача, меня не удивило. Наверняка речь идёт о психиатре, которого в посёлке при пристани может и не быть. Так что я слабо кивнул, выражая покорность судьбе, и последовал за Агеевым.

* * *

Автомобиль, стоящий в тени тополя меня не удивил. Поражало, скорее, то, что это вообще способно ездить. Созданный, похоже, ещё до Империалистической войны на заводе Руссо-Балт, он должен был уже несколько лет как уйти на переплавку. Тем не менее, машина явно была на ходу. По крайней мене — недавно. Потому что именно сейчас водитель ковырялся в моторе, нелицеприятно о нём отзываясь. Видимо привычный к этой картине, Дмитрий Иванович присел на лавочку неподалеку, не пытаясь подстегнуть события упрёком или окриком.

Ну а я полез помогать — мне действительно было интересно поковыряться в этом антиквариате. Засорившийся карбюратор, если не умничать — обычное дело. Мы с Петром — водителем этого керогаза — успели всесторонне обсудить привычную проблему… ну, и как устроить фильтр тоже придумали. Правда, я не знал, где взять для него фильтровальной бумаги, зато Дмитрий Иванович со своего места «в партере» подсказал насчёт промокашек.

А потом мы поехали. Грунтовая дорога нещадно пылила, через Мурню вместо знакомого мне бетонного автомобильного моста был перекинут узкий настил, положенный на деревянные сваи, зато железнодорожный мост вдали ниже по течению был там же, где и в моё «бывшее» теперь время — я знал эти места по двадцать первому веку и не удивлялся отличиям. Подъем из поймы в степь, прорытый в высоком глинистом обрыве, оказался заметно уже и немного круче, чем «раньше». А потом мы свернули налево и вскоре прибыли в соседнее село, где вокруг базарной площади толпились дома: или целиком кирпичные, или с каменным первым этажом. Большинство — двухэтажные.