знаю. В редкие моменты нашей с ним близости мне приходилось вспоминать прежний, целомудренный стиль поведения, дабы не быть осуждённой, а то и разоблачённой.
Мама, конечно, замечала перемены в моём состоянии. Но мы никогда не были с ней близки до такой степени, чтобы я могла доверить ей свой женский секрет. Наши отношения с ней являли устоявшийся классический образец отношений ребёнок-родитель: в гости по праздникам, иногда мимоходом проведать. У меня всё хорошо, мама… нет, я не болею… с Петром тоже всё хорошо… да, много работаем, ты же знаешь, это вся наша жизнь… нет, о детях сейчас не думаем, некогда… И так далее, и тому подобное.
Если бы не моя близкая подруга, меня расплющило бы этой тайной. Элка помогала мне справляться с периодически накатывавшим упадком духа, а то и депрессией. Не мудрено, что и то, и другое возникало на фоне раздвоения личности, которое стало образом моей жизни. Она успокаивала меня тем, что, всё произошедшее и происходящее со мной — с одной стороны, наказание за мою глупость, а с другой — спасение.
— За какую глупость? — Недоумевала я.
— За друзей замуж не выходят, идиотка! С друзьями дружат!
— Но мы полюбили друг друга…
— Вот и полюбили бы годик-другой, а там разобрались бы, любовь это или не любовь.
— А от чего спасение?…
— От онкологии, глупая! Или от психушки. А то и от одного, и от другого сразу!
Конечно, я понимала, что она права. С мужем мы — друзья. Коллеги. Родственные души. Но для счастливого супружества, как оказалось, этого не вполне достаточно.
Тем не менее, мне было хорошо с ним в нашей насыщенной общими интересами и творчеством жизни: помимо преподавания и работы на посту завуча школы он занимался наукой, которую поверял практикой, организовывая экспериментальные классы с обучением детей по новаторским программам. Я с интересом помогала ему, а потом поступила на заочно-вечернее отделение в университет, изучала детскую психологию, и муж тоже был рядом в моей учёбе.
В отпуска мы ездили отдельно по его настоянию: даже очень близким людям необходим отдых друг от друга, считал он, и я искренне скучала по нему в моменты разлуки.
С любовником нас связывали совершенно иные, хотя и не менее крепкие узы. Перейди наши отношения на уровень семейно-бытовых, неизвестно, чем закончился бы этот роман: в жизни, которая начиналась за границами постели, нас мало что объединяло, и общего набиралось ровно на эти бурные встречи под знамёнами страсти.
Тогда я поняла, что такое двойная жизнь со всеми вытекающими из этого последствиями — напряжением нервов, чувством вины, страхом разоблачения. Но этой тяжёлой монетой я платила за обретённую полноту жизни, за радость быть женщиной.
Первое время я, конечно, мучилась от такого раздвоения, но моя мудрая докторша, назвав всё своими именами и разложив по разным полочкам то, что до сих пор принято мешать в одну кучу, сумела вернуть мне какое-никакое внутреннее равновесие. А позже и полученные в области психологии знания сыграли свою умиротворяющую роль.
Почему внезапную смерть мамы я восприняла как сигнал к приближению возмездия?… Возмездия за грех. Я, выросшая в семье атеистов, откуда я взяла само это понятие — грех?…
Не знаю. Не знаю, откуда взяла, и не знаю, с чего решила. Вероятно всё потому же: мои исконные устои хоть и пошатнулись, накренились под напором обретённых… обретаемых осознанности и права на собственный выбор, но позиций не сдали.
Всё чаще я стала убеждать и себя, и любовника прекратить отношения. Но, сколько бы раз я ни зарекалась встречаться с ним, противостоять его напору и собственной страсти не могла. Он, почуяв зреющую во мне решимость, принялся уговаривать оставить мужа и уйти к нему. Нет-нет, да и я задумывалась о такой возможности. Потом, опомнившись, снова пыталась взять себя в руки и покончить с «грехом» — этот термин прочно прирос в моём сознании к определению тайной любовной связи.
Мы отмечали моё сорокалетие в ресторане весёлой компанией. Возвращались с Петром домой пешком. Было поздно, и потому безлюдно. Погода стояла тихая, тёплая, мы не спешили. Недалеко от дома к нам подошла компания изрядно выпивших молодых людей. Они стали просить сигареты.
Муж ответил, что мы не курим.
— Тогда дайте денег.
— С какой это стати?
Разумеется, им не понравился отказ. Они принялись избивать мужа, я закричала «помогите!».
Какой-то мужчина, выглянувший в окно, спугнул шайку, он же, похоже, и вызвал скорую помощь. Муж умер в реанимации через сутки.
Это была не просто трагедия. Это был слом. Я восприняла произошедшее как кару небесную за моё окаянство. Земля уходила из-под ног. Разум, анализируя произошедшее и сопоставляя вложенную в меня воспитанием программу поведения с приобретёнными в последние годы знаниями, изворачивался в попытках примирить одно с другим, но сбоил и, казалось, вот-вот покинет своё обиталище.
Тогда я и попала в церковь.
Со мной беседовал молодой настоятель. Его внешность не вызвала у меня никакого доверия, если не сказать больше — я уже была психологом и с образованием, и с опытом — но искать другого я, конечно, не решилась.
Батюшка, выслушав исповедь, подтвердил мои худшие опасения по поводу причинно-следственных связей произошедшего. Он добил и окончательно размазал меня, убедив, что ни здесь, ни, тем более, в мире ином, у меня нет ни малейшей надежды на прощение. А поэтому всю оставшуюся жизнь я должна замаливать в посте совершённое беззаконие, чтобы в аду мне выделили не слишком горячую сковородку для вечных мук.
Впрочем, это сейчас я иронизирую, вспоминая свой религиозный опыт… Тогда мне было не до шуток. Я была в разобранном состоянии, меня ничто не могло утешить, ничто не могло вселить надежду избавиться от кошмара вины. Единственный вариант, который напрашивался сам собою, это казнь грешницы, совершённая собственноручно… Но добровольный уход из этой жизни лишь усугублял и без того жуткую перспективу жизни иной.
Я так резко и таким тоном прекратила свои отношения с любовником, что позже, через пару недель после похорон, когда он позвонил, чтобы справиться о моём состоянии и предложить помощь, одного моего слова хватило, чтобы он не звонил ещё год. Но через год я была уже другая, и он был другим и с другими.
А тогда, на счастье, прилетела из Австралии моя Элка, единственный по-настоящему близкий человек, которая знала обо мне всегда и всё — и знала от меня. Она решила навестить покинутую несколько лет тому назад Отчизну, а заодно забрать с собой оставшихся здесь родных.
