разумеется, всё происходящее приняла за ту самую любовь, которая ведёт под венец. Целомудренное поведение моего жениха не вызывало у меня никаких подозрений. Принцы — на коне они, или под парусами — именно такими мне и представлялись: без намёка на низменные, животные инстинкты, нивелирующие в моём понимании все остальные достоинства. Да и вообще — этим занимаются после загса…
Трудно сказать, которая из наших мам больше радовалась предстоящей свадьбе. Обе давно подозревали нас во взаимной любви. Мама моего жениха тут же объявила, что как только мы наденем друг другу кольца на безымянный палец, она наконец-то уедет к сестре своего покойного мужа — тётке моего жениха, с которой дружна с юности, — в Крым, на море, в огромный дом, куда мы будем привозить им на радость своих многочисленных детей.
Мы сыграли свадьбу, собрали и проводили мою новоиспечённую свекровь, отремонтировали квартиру мужа и зажили семьёй.
Тут стало выясняться, что кроме дружбы на почве общих интересов, существует ещё одна сторона бытия, и что оба мы в одинаковой степени не готовы к ней. Мой муж, как и я, прожил свою сознательную жизнь, не отвлекаясь на такую чепуху, как сексуальное самообразование. У него, правда, имелся опыт интимного общения, но недолгий и неудачный. Возможно, это обстоятельство и загнало тему секса в его иерархии жизненных ценностей на самый дальний план. Так что в постельной сфере жизни мы не стали помощниками друг другу, и постепенно наши интимные отношения обрели негласный статус одного из необходимых организму физиологических отправлений, целью которого ставилось нормализовать гормональный фон, и которое недостойно какого-либо особого внимания со стороны нас — цивилизованных, образованных и интеллигентных людей. Детей мы не стремились иметь — хватало забот с чужими отпрысками. Кроме того, именно они, чужие дети, и составляли наш общий жизненный интерес. Во избежание непредвиденностей, которые могли бы нарушить наши ясные планы, я приняла долгосрочные меры безопасности.
Через пару лет семейной жизни у меня начались проблемы со здоровьем. Участковый доктор — мудрая пожилая женщина — сумела выудить из меня подробности моего супружества. В ответ на мои откровения она сдержанно, но эмоционально расписала все прелести последствий такого образа жизни, ожидающих меня в самом скором будущем. Она дала несколько советов, как попытаться раскачать мужа, дабы заинтересовать его этой стороной жизни, и порекомендовала найти кое-какую литературу, которую найти теперь не слишком сложно, и, если мне это всё же не удастся, обещала помочь.
Когда я читала книгу об искусстве любви, полученную от доктора — перевод известного индийского трактата — в моём сознании происходила одна из первых революций, положившая начало его, сознания, дальнейшей эволюции. Но переворот этот затронул не только интеллектуальную сферу — моя чувственность разгоралась неукротимым огнём. Деликатные попытки склонить мужа к более частой и грамотной близости — для начала, хотя бы старым дедовским способом — натолкнулись на стену непонимания и даже осуждения. Я постаралась объяснить ему положение вещей с точки зрения медицины, но и это ничего не дало — лишь добавило раздражения.
Тем не менее, огонь, горящий внутри меня, стал заметен окружающим. Особенно, разумеется, мужчинам. Мне делали комплименты и пытались заигрывать.
Чувство вины за ещё несовершённую измену и надежда на то, что удастся расшевелить мужа, долго не позволяли мне ответить на ухаживания одного давнего приятеля.
Мой сокурсник — с которым мы водили дружбу в институте, и который женился тогда, не сумев отбить меня у книг и жажды новых знаний, а потом развёлся, разочаровавшись в семейной жизни — ныне наслаждался невыносимой лёгкостью холостого бытия. Мы иногда виделись с ним на всяческих общегородских отдело-народно-образовательских мероприятиях, вроде семинаров, курсов, торжественных собраний и тому подобное, поэтому имели представление о жизни друг друга. Когда он узнал о моём скоропостижном романе, когда сопоставил даты моей женитьбы и своего развода, он взвыл и долго обзывал себя последними словами: развёлся он, оказывается, за два месяца до моего знакомства с мужем.
И вот, во мне загорелся тот самый огонь, и приятель стал настойчив, как никогда доселе. Похоже, он напрочь забросил свою бурную личную жизнь и всё свободное время посвятил мне. Он то звонил в учительскую, то дожидался меня у школы, то обедал со мной, затащив таки куда-нибудь в укромное кафе. Мы целовались несколько раз, и это были совсем не те поцелуи, которыми изредка удостаивал меня муж.
Как-то весной, в преддверии школьных каникул и разъезда по летним лагерям, проводились очередные добровольно-принудительные соревнования среди учителей средних школ по навыкам походной жизни. Я участвовала в них одна — муж уехал в командировку по делам районо на несколько дней.
Дело происходило на загородном полигоне бывшего ДОСААФ, и весёлый народ племени наставников заблаговременно и со знанием дела подготовился к логическому перетеканию немилого рутинного мероприятия в посиделки у костра с шашлыками в соседнем лесу.
Когда программа соревнований была исчерпана, приятель предложил отвезти меня домой, не желая оставаться на это самое продолжение, так гревшее сердца участников состязаний.
Я с радостью согласилась, поскольку тоже не жаловала подобного рода времяпрепровождения. Было скучно слушать бородатые анекдоты и затасканные учительские байки, наблюдать хорошо скрываемые, но прорывающиеся, тем не менее, на поверхность подводные потоки страстей и страстишек, образующих то ламинарные, то турбулентные струи, а то и бурные водовороты. Ещё больше мне было жаль драгоценного времени.
Пока мы ехали, приятель игриво увещевал меня:
— Смотри, какая весна, это ж пора любви… Я один, ты одна, что ж мы будем скучать поодиночке… — И так далее, и в том же духе.
Я молчала. Я едва держалась…
Он вёл машину, лишь изредка поглядывая на меня. Я смотрела прямо перед собой, боясь повернуться к сидящему рядом мужчине. Скоро его шутливый тон сменился на серьезный:
— Я же чувствую, ты тоже этого хочешь… мы же взрослые люди… — В голосе слышалось возбуждение. — Я всегда любил тебя, ты всегда меня любила… и не спорь, просто ты не знала этого… давай не будем идиотами, жизнь одна…
На подъезде к городу он остановил автомобиль и повернулся ко мне, сделав вдох для новой тирады. Тут он и увидел моё лицо, мои глаза…
Не произнеся больше ни слова, он довёз меня до дому. Он ждал в машине, пока я помылась и переоделась — подняться в квартиру я ему не позволила.
Потом было три ночи и два дня. А потом — почти восемь лет. Благо — педагогу всегда можно найти оправдание своим отлучкам и задержкам…
Подозревал ли что-нибудь муж, не
