воздух пронизывался новым предсмертным щебетанием. Оно выводило штрихами профиль естественного садизма.
Хренус, пыхтя от напряжения, носился по полю наравне с другими псами. Крысы остались такими же, какими он их помнил ещё в городе. Писклявые клубки, свертки банальностей. Они настолько громко, насколько позволяли их крошечные глотки, орали проклятия и мольбы на своём не очень понятном собакам языке. «И как только Блеск их пиздеж понимал?»— Хренус передернулся судорогой воспоминаний — «Ну он всегда умел выкрутиться, ему всю жизнь все кости в пасть, упакован по полной… любимец собак… облапошиватель людей…».
Крысу, за которой гнался Серый Пёс, внезапно перехватил один из фермерских. Хренус резко затормозил в грязи, проворачивая вполголоса коловорот ругательств, и тут его взгляд случайно остановился на крысе, лежавшей рядом с норой как будто бы разбитой попаданием снаряда (некоторые псы, не дожидаясь экскаватора, сами пытались достать крыс из нор, разрывая их). В отличие от прочих своих сородичей она не визжала, дергая лапами, а полулежала, посматривая по сторонам. Весь ее вид излучал обреченное спокойствие и отрешённость. Она явно умирала — обмякшие задние конечности и внушительные раны на животе свидетельствовали об этом. Глаза Серого Пса и глаза крысы встретились. Хренусу казалось, будто она пролистывает книгу его жизни, ту самую автобиографию; её пытливое внимание зондом ходит по его нутру, это было почти физическое ощущение. Посмотрев некоторое время на пса, крыса открыла пасть и туманным голосом сказала (слова как бы проступили сквозь воздух):
– Ɔ̧ѫҼ̆ŖŤ (ѧ)ᵵƏЋѤ ĦǾӎǾЏə̂Ţ?
Великая мёртвая сила содержалась в этих непонятных словах. Они скрежетали металлом, были взрывом, заключавшим в себе и силуэт, и неморгающий глаз. Они были ингибиторами темного и скользкого ощущения — ведь трагедия ощущается именно так. Блеск, Лола, Мочегон, Жлоб, Шишкарь, Фигура — все эти имена пролетели в сорвавшемся с рельсов визгливом поезде. Происходила коагуляция лимфоидных опытов.
В это же время рядом развивались совсем иные события.
Забывшись впитанной кровью, Мочегон проглотил (несмотря на оклики Дымка) очередную крысу и огляделся в поисках нового тела, подлежавшего растерзанию. Он увидел, как ближайший к нему фермерский пёс выудил из разрытой норы крысу и стал её трепать. Подскочив, Мочегон вцепился в бок этой же крысе.
— «Мфусти, мфоё»— гудел, стараясь не разжимать челюстей, дымковский пёс.
Мочегон, ответив ему сдавленным рыком, резко дернул головой, вырвав почти всю крысу из пасти оппонента и тут же поглотив её, а затем с довольной усмешкой посмотрел на ошеломленного от его наглости пса.
— «Утрись, братан, не обессудь»-
Морда последнего тут же приобрела выражение злобы:
— «Сука, совсем охуел, да?»-
— «Нахуй иди»— Мочегон упивался мелочной злобой пса, оставшегося в дураках. Его действия и эмоции были для Белого Пса не более, чем крысиной вознёй.
— «Уебу суку!»-
Фермерский пёс бросился на Мочегона. Тот, ловким, отработанным движением нырнул под оппонента, рванул его шкуру в районе брюха и тут же выскочил наружу с довольным видом. Пёс, ошеломлённый стремительным развитием событий, тяжело осел на землю, пуская кровавую слюну.
— «Кишки свои прибери сраные»— Мочегон с удовлетворением смотрел на груду внутренностей, вывороченных из раскрытого брюха.
— «Этот пидор Горелика завалил! Горелика завалили!»— раздались вопли возмущения за спиной Белого Пса. За ними последовали и вопли агрессии:
— «Бей блатарей!»-
Развернулась великая буря. Затрепетали металлические канаты опаски. Грязные засаленные карты фермерских псов перетасовались с краплеными картами стаи Хренуса в единой колоде. Вот Шишкарь, которому удалось вцепиться врагу в горло, но добить его Чёрному Псу мешает шляпа. А вот Мочегон, который один бросается на пятерых противников, и те отступают, пытаясь наспех составить из разрозненных мыслей и приемов тактику убийства. Жлоб пытается воспользоваться талантом переговорщика.
Можно было бы найти некое клише в том, что в схватке сошлись два лидера — Хренус и Дымок. Серый Пёс, даже несмотря на свою худобу клячи, был больше и явно более свиреп, но предводитель фермерских псов компенсировал это обработанностью движений, так хорошо работавшей в тандеме с его коренастым телосложением. На поле вырисовывалась аккуратная схема смерти.
Но никто из участников претерпевшего метаморфозу побоища не замечал, что дверь кабины отворилась, и из неё выглянуло массивное, как бы грубо сколоченное из плоти лицо человека. На всем его облике гашеной известью лежала усталость от жизни.
— «БЛЯДЬ, ТОЛЬКО ЭТОГО НЕ ХВАТАЛО!»-
Человек поспешно выскочил из кабины экскаватора и, разбрызгивая грязь резиновыми сапогами, вбежал в визжащий, гавкающий, рычащий, скулящий, молящий, агонизирующий Мальстрём собачьих тел. Не останавливаясь, он с разбегу пнул Хренуса под рёбра с такой силой, что последний даже немного подлетел в воздух. Серый Пёс, не ожидавший появления этого, пропахшего машинным маслом и дешёвыми сигаретами, deus ex machina, взвизгнул и бросился прочь с поля.
— «Бегут, добивай пидарасов!»-
Рассыпавшиеся псы, преследуемые группой Дымка, неслись порознь в сторону леса. Хренус же и вовсе побежал в обратном направлении. Мыслей не было — всё его сознание было подчинено бегству во враждебный ему лес, сейчас представавший спасительным городом. Как обманутый любовник врывается в комнату, так Серый Пёс ворвался в лес, перепрыгнул через бревно, другое, проскочил под папоротниками, между деревьями, пробежался по высокой траве (Ласка, подаренная руками утопленниц). Шли циферблаты, бесконечные вереницы мгновений, пока тело Серого Пса металось по лесу, а его разум был отъят, помещен в формальдегид дёргающегося страха и отправлен в хранилище просроченных снов и отринутых иллюзий.
СТОП
Чувство реальности настигло Серого Пса как всегда неожиданно. Он тяжело дышал, с морды капала вода. Дождь, который он в какой-то момент перестал замечать, проявился с новой силой, вычерчивая невырывающуюся, будто бы запутавшуюся в тканях тела боль. Серый Пёс, морщась, как от яркого света, смотрел сквозь лес. Ему казалось, что в крушении на поле осталась вся его незамысловатая реальность, он ощущал себя потерянным во времени и пространстве, выпавшим из смысла и контекста, трепещущим на ветре жалкой агонии.
Он не очень понимал, в какой части он находится, но его и это не слишком волновало. Произошедший коллапс и нынешнее состояние пса, погода вокруг — всё было слишком похоже на то время и те обстоятельства, которые сегодня так болезненно дали о себе знать (Вещественное, давно перешедшее в разряд неумолимого). Серый Пёс наклонил морду к земле — ему было тяжело смотреть на мир, он чувствовал его взгляд, сочащийся ненавистью и презрением, от которых его шкура, казалось, промокла ещё сильнее.
Размолотый, смятый, изломанный, сбитый с толку Серый Пёс поплёлся сквозь дождь и лес, бывший для него необитаемой, пустой картиной. Он добрёл до небольшой ложбины, образованной выступавшими из земли корнями деревьев, и опустился
