При всей необходимости своего мясного рынка для общины его нельзя было открыть просто так – требовалось купить разрешение у короля. Сарацинские общины были беднее иудейских, и зачастую они открывали общие мясные рынки, которые контролировали евреи, способные платить в казну за эту привилегию. К тому же кашрут устраивал мусульман, а халяль евреев не устраивал. В итоге сарацины становились рынком сбыта для еврейских резников, продающих им трефное мясо (оказавшееся некошерным по результатам осмотра после забоя), да еще и платили налог за торговлю, взимаемый городом, через еврейских сборщиков податей. Иногда мусульманские общины возмущались этим положением дел, как, например, община Тортосы, в 1321 году потребовавшая своего отдельного рынка. Король удовлетворил их просьбу, назначив определенную плату в год, но тогда предъявили претензии евреи, заявив, что сарацины обязаны покупать у них трефное мясо. Действительно, раньше мусульманская община добилась позволения короля прикрепиться к еврейскому рынку – в пику городскому совету, требовавшему, чтобы мусульмане покупали мясо только у христиан, – но покупать трефное у евреев, очевидно, выходило дешевле. Дабы умаслить евреев, король позволил сарацинам других городов покупать мясо на их рынке, а новый сарацинский мясной рынок велел поместить внутри морерии, чтобы ограничить его клиентуру.
Сходные конфликты происходили и в других городах. Руководство мусульманской общины Сарагосы в 1333 году пожаловалось королю на то, что ее члены склонны покупать мясо у евреев – это выходило дешевле. В то же время королю поступила жалоба от христианского городского совета на то, что христиане покупают у мусульман, также из соображений выгодной цены. Через несколько лет мусульманская община Сарагосы обязала мусульман, купивших мясо у еврея, уплатить штраф в 5 су или же получить 5 плетей, мотивируя это оскорбительностью покупки непригодного для самих евреев продукта: «Некоторые сарацины и сарацинки из этой альхамы […] ходили в мясную лавку евреев этого города и в ней покупали мясо против постановления, сделанного этой альхамой сарацин, потому что в упомянутой мясной лавке евреи продают мясо задушенных животных и другое нечистое [мясо], какого сами евреи ни в коем случае не употребляют».
Король, как правило, поддерживал в таких конфликтах евреев, так как те «принадлежали» короне и были существенным источником казенного дохода, мусульмане же чаще были приписаны к сельской местности и платили сеньорам, а их городские общины были беднее еврейских за неимением тонкого верхнего слоя очень богатых. Поэтому евреи часто получали то, чего добивались: дополнительную – мусульманскую и(ли) христианскую – клиентуру. Для них это было экономически необходимо: мясная торговля с большим объемом брака (то есть трефного мяса), если его не сбывать, становится убыточной.
Та же проблема наблюдалась в еврейских общинах Италии: евреи не раз говорили, что, если не продавать запретные для них самих «задние части» туш неевреям, они не смогут себе позволить говядину и баранину, поэтому в случае запрета продажи христианам угрожали переездом. Городские власти, правоведы и духовенство реагировали на эти требования разнообразно. Не желая отъезда евреев, власти разрешали мясную торговлю в частном порядке, но были и попытки не просто смотреть на нее сквозь пальцы, а обосновать разрешение покупать мясо у евреев логически. Так, падуанский юрист XV века Анжело ди Кастро изобретательно обвинял христиан, отказывающихся от «еврейской пищи», в дифференциации между продуктами, а значит, в иудействовании, но предлагал избегать проблемы «еврейской пищи», зарезая скот у христианского мясника:
Если еврей покупает целого барана или ягненка, забивает его и […] оставляет себе переднюю часть туши, которая, по его закону, позволительна для употребления в пищу, и продает или отдает заднюю часть (которую, по его закону, недопустимо употреблять в пищу) христианину, которому известны эти обстоятельства, то этот христианин, разумеется, совершает смертный грех. Это потому, что он тем самым нарушает христианский закон, по которому запрещено христианину вкушать пресный хлеб евреев, и «пресный хлеб» понимается как любая их пища… Мясо в данном случае – это «еврейская пища», ибо животное было куплено евреем, приготовлено и забито евреем в соответствии с еврейским обрядом.
[Но если еврей приходит к христианскому резнику и у него зарезает животное и забирает себе переднюю часть, но оставляет заднюю], то очевидно, что [христианский] резник [который продает заднюю часть другому христианину] не использует «еврейскую пищу» в данном случае и покупатель также не использует «еврейскую пищу», поскольку мясо, о котором идет речь, не принадлежит еврею и не он его продает. Нельзя назвать это мясо «его едой», ибо притяжательное местоимение «его» означает принадлежность.
Когда христианин не ест пищу, приготовленную евреями, а, напротив, ест пищу, которую евреи отвергли и отказываются готовить для себя, это не ставит христианина ниже еврея, но наоборот, выше, поскольку это подтверждает слова Апостола и христианский закон, который не проводит различия между продуктами. Это очевидно тому, кто серьезно подходит к этому вопросу. В противном случае получается, будто употребление в пищу всего, что евреи отвергают в соответствии со своим законом, это грех, а это уже смехотворно. Не есть такую пищу значит, на самом деле, проводить различие между продуктами, а это значит иудействовать и грешить!
Но не все итальянские юристы проявляли подобную гибкость. Несмотря на ренессансные веяния в Италии сохранялись и были чрезвычайно активны истинные сыны и защитники церкви, особенно из числа монахов нищенствующих орденов. Один из них, францисканец Иоанн Капистран, в молодости успевший побывать юристом, а затем бурно проповедовавший по всей Европе, на юге Германии призывая к изгнаниям евреев, в Бреслау и Силезии – к их сожжению, говорил:
Если они полагают то, до чего мы дотронулись, нечистым и поэтому отказываются покупать и употреблять в пищу мясо, забитое христианами, как же может подобать христианам есть мясо, которое отвергают преступные и грязные руки неверного еврея? Мы не должны снисходить и употреблять в пищу то, что приобрело нечистоту их рук и ног, особенно вино, которое выжимали их ноги, – даже если мы их слуги. Если мы не избежим такой пищи, это запятнает нашу славу.
Самые нетерпимые нотки, присущие когда-то Агобарду Лионскому, не исчезли из арсенала католического духовенства и к концу Средневековья, но иудео-христианские отношения в жизни, в том числе в мясных лавках, были наполнены более контактами, чем конфликтами.
Часть III
Между Экклесией и Синагогой: апостаты, прозелиты и полемика устами вероотступников
Глава 8
Основные вехи иудео-христианской полемики в Средние века
Иудео-христианская полемика началась еще до оформления христианства как отдельной религии и как церкви. Это полемика Иисуса с фарисеями в Евангелиях, полемика с иудеями в Деяниях и Посланиях апостолов, где фарисеи критикуются за лицемерие, иудаизм – за формализм, а Тора предстает собранием устаревших законов, Ветхим заветом, который христиане готовы заменить чем-то более новым и более истинным. Евреи тоже не остались безучастными к появлению в их среде радикального мессианского движения, отвергающего сами основы иудаизма. В Талмуде и мидрашах есть тексты, осуждающие Иисуса, представляющие его лжепророком и лжемессией, язычником или вероотступником, предателем, колдуном и злодеем. Наиболее полным антихристианским текстом талмудической литературы является «Родословие Йешу», своего рода контревангелие, где евангельский сюжет излагается с еврейской точки зрения, и Иисус предстает талантливым юношей, но испорченным тщеславием и жаждой власти; он выкрадывает тайное имя Бога из Святая святых Иерусалимского храма и использует его для свершения чудес и завоевания дешевой популярности.
