– Нет, эта отвратительная Карлотта. Она словнозаставила время остановиться, и жизнь в доме прекратилась. Ты только представьсебе, каково было расти в таком доме юным девочкам! Судя по всему, у них небыло ни одной красивой вещи – вообще ничего, что соответствовало бы их возрастуи интересам.
– Плюшевые медведи… – прошептал Майкл. Кажется,тогда в саду, в Техасе, Дейрдре говорила что-то о плюшевых медведях…
Но Роуан не расслышала его слов.
– Что ж, ее время истекло… – заключила она, но вголосе ее при этом не было ни уверенности, ни победных ноток.
Она вдруг схватила фигурку Святой Девы и с силой швырнула еечерез всю комнату. Статуя упала на пол в ванной и раскололась на три неравныечасти. Роуан в ужасе смотрела на обломки, не в силах поверить, что отважиласьна подобный поступок.
Майкл был потрясен. При виде валяющейся на полу разбитойстатуи Святой Девы его охватило совершенно необъяснимое суеверное чувство,захотелось сделать что-нибудь, чтобы отвести неминуемую, как ему казалось,беду, – произнести молитву, постучать по дереву или, наконец, триждыплюнуть через плечо. Неожиданно взгляд его наткнулся на что-то блестящее… Онприсмотрелся…
– Взгляни туда, Роуан! – воскликнул он и пальцамиосторожно повернул ее голову в нужном направлении. – Туда, на столик возлекровати!
На столике стояла открытая шкатулка, рядом лежал бархатныйкошелек, а вокруг них россыпью валялись золотые монеты и драгоценные камни.
– Боже мой! – только и смогла выдавить из себяРоуан. Она осторожно подошла к столику, не сводя глаз с этого богатства, словнокамни и монеты были живыми существами.
– Поверить не могу! Нет, это невозможно. Они не могутбыть настоящими.
Роуан молча смотрела на него, стоя по другую сторонукровати.
– Майкл, – наконец прошептала она, – не могбы ты… Не мог бы ты коснуться их? Снять перчатки и коснуться – хоть на секунду.
Он отрицательно покачал головой:
– Нет, не могу… Не хочу…
Роуан обхватила себя руками за плечи – похоже, этот жествсегда свидетельствовал у нее о душевном смятении – и словно ушла в себя,глубоко задумалась о чем-то.
– Майкл, – вновь услышал он ее шепот, –тогда, быть может, ты коснешься какой-нибудь вещи Дейрдре? Ну, например, ееночной рубашки… Или кровати…
– Нет, Роуан, не хочу. Мы же договорились, что нестанем…
Она низко опустила голову, волосы упали на лицо, и Майкл немог видеть выражение ее глаз.
– Послушай, – продолжал он. – Я все равноничего не смогу понять. И только запутаю еще больше. В конце концов, что я могуувидеть? Сиделку, помогающую ей одеваться? Или доктора? Или автомобиль,проезжающий мимо дома в те минуты, когда она сидит на террасе? Я не умеюпользоваться силой собственных рук. Эрон пытался научить меня, но покабезрезультатно. При мысли о том, что я увижу нечто плохое, мне становится не посебе. И к тому же я боюсь, Роуан. Боюсь, потому что она мертва… Поначалу я соглашалсяна просьбы людей и касался тех вещей, которые они мне приносили. А сейчас немогу. Поверь, я… Давай подождем, пока Эрон научит меня…
– А вдруг тебе удастся увидеть нечто хорошее? Если этобудет нечто красивое, вроде того, что увидела та женщина в Лондоне, когда онпопросил ее коснуться халата?
– Ты уверена, что она тогда не ошиблась? Ведь агентыТаламаски тоже люди, а людям свойственно ошибаться.
– Нет, они не обычные люди, – возразилаРоуан. – Они такие же, как ты или я. И так же, как мы с тобой, обладаютсверхъестественными способностями.
Роуан говорила мягко, без нажима, не пытаясь его принудить,но Майкл отлично понимал, что она сейчас чувствует.
Он вновь бросил взгляд на свечи, а потом перевел его наразбитую фигурку Святой Девы, по-прежнему валявшуюся на полу в ванной. Емувдруг вспомнились майские процессии и мерно раскачивающаяся огромная статуяБогоматери, которую везли по улицам. И море цветов. А потом на память вновьпришли слова Дейрдре о том, что она хочет всего лишь нормальной жизни.
Майкл обошел вокруг кровати и остановился перед комодом.Затем выдвинул верхний ящик. Ночные рубашки из белой мягкой фланели, аккуратносложенные, благоухающие нежным ароматом саше… А рядом другая стопка – летних,легких, сшитых из тончайшего шелка.
Он вытащил одну из них – совсем тонкую, без рукавов, свышитыми на ней мелкими цветочками – и смятым комочком положил на верхнююкрышку комода. После этого неторопливо стянул с рук перчатки, на несколькосекунд крепко сомкнул ладони и осторожно сжал пальцами маленький комок.
– Дейрдре… – закрыв глаза, прошептал он. –Только Дейрдре…
Перед ним распахнулось огромное пространство. В мрачноммерцании света он увидел сотни лиц, услышал ужасные вопли, вой и плач…Нестерпимо. Перешагивая через тела людей, к нему направлялся какой-то человек…Нет! Все! Хватит! Майкл выронил из рук рубашку и остался стоять с закрытымиглазами, пытаясь вспомнить то, что увидел, и одновременно страшась повторениякошмара. Сотни людей, извивающихся, кривляющихся… И насмешливый голос, обращенныйнепосредственно к нему… Господи, что же это было? Он открыл глаза и пристальноуставился на свои руки. Кажется, он слышал знакомый звук, доносящийся издалека…Да, барабан.
Ну конечно! Марди-Гра! Они с мамой бегут по улице, чтобыпосмотреть на шествие тайной гильдии Комуса. Грохот барабана. Тот же ритм. Амерцающий свет – это факел…
– Я не понимаю, – пробормотал Майкл.
– Что, Майкл? Что ты сказал?
– Я не увидел ничего, что могло бы иметь хоть какой-тосмысл. – Он сердито взглянул на ночную рубашку и медленным жестом протянулк ней руки.
– Дейрдре. Ее последние дни. Только Дейрдре незадолгодо смерти. – С этими словами он вновь осторожно сжал в пальцах мягкуюткань. – Я вижу террасу, сад, бабочку, ползущую по сетке… Его рука возленее… Это Лэшер, и она рада его приходу. – И если он сейчас оторвет взглядот кресла-качалки, то увидит Лэшера. Майкл положил рубашку на место. –Светило солнце, вокруг было много цветов, и она… Она была в прекрасномнастроении…
– Спасибо, Майкл.
– Роуан, я больше не хочу. Извини. Не могу сноварешиться на это.
– Понимаю.
Роуан подошла к нему почти вплотную. Голос ее звучал тихо,успокаивающе, но в глазах явственно читалось недоумение. Ей страстно хотелосьузнать, что же он увидел тогда, в первый раз.
