– Мы называли его «бабушкин бисер», – сказалМайкл. – Надо же, а я и забыл, что он существует!
Он потянулся было к бусам, но тут же, словно обжегшись,резко отдернул руку.
– Мне тоже не нравится здесь, – заметив его жест,сказала Роуан. – Не хочу даже дотрагиваться до того, что ей принадлежало.
Она с неприязнью обвела взглядом комнату, и вид у нее приэтом был несколько даже испуганным.
– Пусть Райен позаботится обо всем – он обещал.Кажется, он говорил, что Джеральд Мэйфейр должен приехать и все забрать, потомучто свои личные вещи она завещала его матери. – Роуан было явно не посебе. Она вдруг вздрогнула и обернулась к большому зеркалу. – Опять этотзапах камфоры! И еще чего-то… никак не пойму…
– Вербены и розовой воды, – пояснил Майкл. –Он теперь в моде.
– Отвратительный запах – он пугает меня и наводит намрачные мысли.
Открыв дверь в дальнем конце комнаты, они оказались вмаленьком коридорчике с короткой лестницей, которая вела к еще двум комнатам,расположенным одна за другой.
– В прежние времена здесь спали горничные, –сказал Майкл. – Эухения и сейчас живет в той, что подальше. Фактически мыпопали сейчас в крыло, которое предназначается для прислуги. Этой дверью раньшене пользовались – просто потому, что ее не было. Ее пробили в кирпичной стенесовсем недавно, всего несколько лет назад.
В конце коридора был виден тусклый свет.
– Там лестница, ведущая в кухню. А это ванная Эухении.Тебе, наверное, известно, что на Юге черные слуги не имели права пользоватьсятеми же ванными, что и белые.
Они вернулись в большую комнату и подошли к окну. Майклотдернул шторы.
– Видишь, – сказал он, – вон там протекает река.А теперь взгляни на дом, стоящий напротив. Он тоже повернут в сторону речногоберега. И кирпич точно так же оштукатурен под камень. Даже старинный каретныйсарай сохранился. И дубы в саду не менее древние, чем здесь.
– Куда ни глянь – повсюду дубы, – тихо прошепталаРоуан, словно боясь потревожить лежащую везде пыль. – И небо такогосочного голубого оттенка. Здесь даже свет другой. Похоже на Флоренцию илиВенецию.
– Да, действительно… – рассеянно откликнулсяМайкл, вновь оглядывая комнату Карлотты. Почему ее вещи вызывают у него такоеотвращение? Быть может, неприязнь к ним передалась ему от Роуан?
– Что с тобой? – обеспокоенно спросила она.
– Пойдем отсюда.
Он схватил Роуан за руку и едва ли не вытащил в коридор.
Как не хотелось ей входить в комнату Дейрдре! И тем не менееей придется пройти весь путь до конца. Майкл почти физически ощущал ееотвращение и душевное смятение, когда она смотрела на фотографии в рамках, наплетеные стулья в викторианском стиле… Заметив, как вздрогнула Роуан при видежуткого темного пятна на матраце, он обнял ее и крепко прижал к себе.
– Ужасно! – воскликнул он. – Надо будетпозвать кого-нибудь, чтобы здесь все вычистили и вымыли.
– Я сама позабочусь об этом, – ответила Роуан.
– Нет, это сделаю я. Там, внизу, ты спросила, могу ли явзять на себя все работы по реставрации дома, нанять нужных людей и так далее.Так вот, это тоже входит в мои обязанности.
Откуда взялось это темное липкое пятно? Было ли оноследствием кровотечения, возникшего уже перед самой смертью, или бедная женщинавынуждена была лежать и медленно гнить в собственных испражнениях, стремительноразлагавшихся от жары и влажности?
– Не знаю, – прошептала Роуан, отвечая на его незаданные вслух вопросы, и прерывисто вздохнула. – Я уже попросилапредставить мне официальное заключение. Райен обещал помочь мне в этом. Крометого, я говорила с сиделкой, с Виолой. Очень милая женщина. А врач сказал лишь,что необходимости в том, чтобы отправлять Дейрдре в больницу, не было. Вообще,разговор был каким-то странным. Врач был явно недоволен моим звонком и крайненеохотно отвечал на вопросы. А потом заявил, что самое гуманное было позволитьей умереть.
Майкл еще сильнее прижал Роуан к себе и провел губами по еещеке.
– А что это за свечи? – спросила она, указывая на некоеподобие миниатюрного алтаря возле кровати. – И эта ужасная фигура?
– Это статуя Богоматери. Иногда ее изображают вот так,с обнаженным сердцем. А свечи приносят из церкви. Это святые свечи. Когда впервый вечер после своего приезда я стоял за оградой и смотрел на окна, мнебыли видны их отблески. Но я и представить себе не мог, что она здесь умирает.Откровенно говоря, я понятия не имел, чьи это окна. Если бы я знал… Если бы ятолько знал…
– Но зачем их зажигают?
– Во имя спасения души умирающего. Приходит священник.Он совершает обряд последнего причастия. Когда я мальчиком прислуживал приалтаре, мне приходилось пару раз сопровождать священника и помогать ему присовершении такого обряда.
– Об этом они позаботились, а вот о том, чтобыотправить ее в больницу, – нет.
– Роуан, я сомневаюсь, что ты смогла бы что-тоизменить, даже если бы была здесь, рядом. Даже если бы они заранее сообщилитебе о том, что она умирает, спасти ее едва ли было возможно.
– Райен сказал, что ее положение было безнадежным. По егословам, лет десять тому назад Карлотта согласилась, чтобы ей перестали даватьлекарства. Организм уже ни на что не реагировал – остались только рефлексы.Райен уверяет, что они сделали все возможное… Но что еще ему остается говоритьв такой ситуации? Вот почему я хочу сама прочесть историю болезни и сделатьсобственные выводы. Тогда, быть может, я почувствую себя лучше. Впрочем, ктознает…
Роуан отошла от кровати и еще раз внимательно огляделакомнату. Казалось, она пытается оценить ее состояние с той жебеспристрастностью, с какой оценивала другие помещения в доме.
Майкл как можно тактичнее обратил ее внимание на то, что этакомната – единственная на этаже – в изысканности интерьера не уступает нижнимпомещениям. Он указал Роуан на лепные завитки над окнами, на хрустальнуюлюстру, на лепной медальон потолка… Хотя огромная кровать не отличалась ниизяществом, ни красотой.
– Она совсем не такая, как остальные, – заметилаРоуан.
– Да, она гораздо новее. Это уже не ручная работа. Вконце прошлого века сюда привозили с Севера миллионы таких кроватей. Они вошлив моду. Возможно, ее заказала Мэри-Бет.
– Она как будто остановила время.
– Кто? Мэри-Бет?
