Марио делает. А я могу. Вот что в нас особенного: мы почему-то можем ощущать движения друг друга, будто мы вдвоем в одном теле. И я почувствовал, что делает Джонни. Я пытался дышать за него, двигаться за него. Я начинаю думать не о том, как летать, а как ловить. Теперь надо только сообразить, как уговорить Марио.
— Джонни пришлось уйти, — объявил Марио, появившись в дверях.
Как и всегда, когда с ними тренировалась Стелла, он переоделся в трико наверху, и теперь ему оставалось только разуться.
— Честно говоря, этот воротила меня достал. Он где угодно, только не на тренировке.
«Чудно, — подумал Томми. — Это мне и нужно».
— Признай, Мэтт, — сказала Стелла, — Джонни и без тренировок большинству из нас даст фору.
— Может, и так, — пожал плечами Марио. — Но мне это не по вкусу. Я где-то читал слова одного пианиста. Он говорил, что если не поиграет день, то заметит только он сам, если два — заметят друзья, если три — заметят все. А мне надо наверстывать три года, да и Томми тоже.
Стелла рассмеялась.
— Ты все еще так считаешь? После «Полетов во сне»? Мэтт, это был триумф!
— Может быть. Но я чувствую, что мне еще многое предстоит. И Барт говорил, что на днях Сантелли могут понадобиться для заявочного плана, так что каждый пропущенный день меня в тоску вгоняет. Том, хочешь, я буду сегодня ловить?
— Нет, — ответил Томми, и Марио нахмурился.
— Как нет?
— Просто нет. Нет смысла. Пустая трата времени. Вряд ли в этом году на Джонни стоит рассчитывать как на ловитора. Пора нам с этим разобраться.
— Слушай, Томми, — сказал Марио, — мы это обговаривали. Ты не можешь ловить меня на сложных трюках…
— Абсолютная хре… — Томми глянул на Стеллу и поправился: — Чепуха. Мэтт, ты все еще видишь во мне маленького мальчика, которого надо поднимать и проверять, сможет ли он дотянуться до трапеции. Ты высмеивал за это Барта, а теперь сам поступаешь точно так же! Стел, кто выше, я или Анжело?
— Ты, — уверенно ответила Стелла. — Может, не намного, но уж точно не ниже.
Марио крутнулся к ней:
— Вы двое совсем сбрендили? Анжело крупный парень!
— Он всегда казался тебе большим, — сказал Томми. — Взгляни правде в лицо, Мэтт. Он учил тебя летать, когда ты был маленьким, и ты все еще воспринимаешь его по-старому. Я готов об заклад побиться, что вешу фунтов на шесть-восемь больше него. Черт возьми, пойми ты, наконец, что мне уже не четырнадцать! Я вешу сто сорок пять фунтов, и у меня плечи шире, чем у тебя… да хоть попробуй мою куртку надень! Если мы решим побороться, я уложу тебя в четырех случаях из пяти.
— Что-то вы меня запутали, — пробормотал Марио.
— Наоборот, — твердо возразил Томми. — Я пытаюсь избавить тебя от заблуждения! Джонни все равно хочет уйти, он никогда не будет нашим ловитором. Давай уже проясним ситуацию. Мы ищем ловитора по всей округе, а я вот он, здесь, так почему бы не поработать в этом направлении. Если Джонни захочет управлять нашими делами с позиции менеджера, тем лучше.
Марио все еще выглядел неуверенным.
— Наверное, можно попробовать и посмотреть, что получится. Как ты считаешь, Стелла?
— Джонни не хочет летать. Совсем не хочет. Не знаю, почему, но нет… он даже не понимает, почему мне это так нравится. Он продолжает работать, потому что ему жаль тебя бросать… говорит, что слишком многим обязан семье… Но на самом деле рвется в менеджмент.
— Закругляемся с болтовней и за работу, — сказал Томми.
Но когда Стелла полезла по лестнице, Марио положил руку ему на плечо.
— Том, посмотри на меня. Прямо в глаза. Ты делаешь это, потому что знаешь, как я ненавижу ловить? Говори правду, или я тебе шею сверну. И не думай, что сможешь обмануть!
Томми повернулся к нему лицом.
— Клянусь Богом, Мэтт, я этого хочу. Я начал думать как ловитор — все время.
Когда я вижу, как кто-то летает, я не смотрю на вольтижера, я прикидываю, как бы поймал его, если бы был в ловиторке. Я больше не вольтижер… я не думаю как вольтижер.
Внезапно Марио словно засветился изнутри.
— Эй, — сказал он мягко и довольно. — Раз так, может, мы и шли к этому все время, просто сами не понимали? Давай попробуем, Везунчик. Давай попробуем!
Он пошел к своему концу аппарата.
Для Томми, раскачивающегося в своей трапеции, все вокруг внезапно сделалось четче, словно заиграло новыми красками. С ним такое и прежде случалось, но ни разу в ловиторке. И теперь, впервые с того дня, когда Марио отправил его, бунтующего, ловить младших девушек, он начал подробно разбирать, что делает.
Не задумываться, что надо улучшить, а именно ощущать каждое движение где-то внутри. Он рассчитывал время. Стелла на трапеции, раскачивается, сделает еще один кач, прежде чем отпустить… Только после того, как он напряг грудные мышцы, бросая себя выше, он понял, что сделал. Машинально. Теперь все получается, словно само собой.
Боковым зрением, самым краешком глаз, Томми видел, как она отпускает перекладину. И протянул руки, не успев осознать собственного движения. Его пальцы сомкнулись на ее запястьях, тонких, обмотанных марлей. Она казалась такой легкой, такой хрупкой, что вес ее не придал дополнительной инерции, и Томми оттолкнулся сам, поднимая их обоих выше, снова бросая ее в воздух.
Машинально, чувствуя четкий, как сердцебиение, ритм, он увидел на трапеции Марио. Медленнее, немного ниже… И все на уровне подсознания. Если бы он дожидался, пока увидит картинку глазами, то не располагал бы временем изменить при необходимости собственные действия. Все должно было идти изнутри.
А теперь вперед, встретить его, короткое напряжение, расслабление… их руки без усилий сцепились. Еще до того, как ощутить это пальцами, Томми почувствовал чужую боль… запястье, которое он
