Рэйчел не верила в Бога. В жизнь после смерти, в переселение душ и прочую ересь. Она просто знала, что всех ждёт лишь разложение тканей да гниение — так устроено в природе, хотим мы этого или нет. Это просто нужно принять.
А вот мысли о смерти… Они гораздо страшнее самой смерти. Мысли вообще довольно страшное явление, способное разрушить и превратить в ад что угодно. Смерть — ну, умер ты. Увы. Иного и не ждал. А вот в мыслях о смерти можно провести всю жизнь, можно замкнуться на них и умереть внутри раньше времени. Можно вообще всю жизнь думать о смерти, так и не пожив по-настоящему, загоняя себя в угол отчаяния.
Рэйчел не хотела умирать — это она знала точно. Да и кто хочет, собственно? В большинстве своём люди хотят жить. Но тот, кто думает о смерти чаще других, чаще и осознает, как сильно он всё-таки хочет жить.
Рэйчел начала думать о смерти с самого детства. Не осознавая всей сущности смерти, маленькая девочка плакала по ночам и твердила, что не хочет умирать. Отец лишь смеялся, трепал её по голове и говорил, что она ещё слишком мала для таких мрачных мыслей и что у неё впереди долгая-долгая и, несомненно, счастливая жизнь. Со временем Рэйчел училась переключаться на более позитивные мысли, но иногда, ночами (когда в голове творится то, что днём никогда бы не произошло) печаль захлёстывала её. Однако учёба, друзья, увлечения постепенно сделали её намного оптимистичнее.
Ту неожиданную боль, к которой никак нельзя подготовиться, даже если о её наступлении будешь знать, ту боль, к которой никогда не сможешь привыкнуть, ту боль, которая настигла Рэйчел, потерявшую отца, ту боль, что надолго подкосила её и разбила её душу на мелкие осколки, — ту боль невозможно описать. Потерю близкого человека никогда не пережить полностью. С той самой секунды, когда ты кого-то теряешь, кого-то родного, кого-то, кто тесно вплетён в твою жизнь, — с того самого момента ты становишься другим человеком. Навсегда. Прошлый ты и твоя прошлая жизнь уже не будут иметь ничего общего с наступившей жизнью. Как бы с виду ни казалось, что всё, в конце концов, вернулось в своё русло, как бы ни была обманчива устаканившаяся внешняя жизнь, как бы ни твердили пресловутое «время лечит» — всё это лишь видимость, и всё это совершенно бесполезно. Можно бесконечно внушать себе и другим всё, что угодно, — на деле ты всё равно никогда уже не станешь прежним. Рэйчел уже успела вкусить эту горькую истину. Она не питала иллюзорных надежд на будущее, она просто осознала и приняла своё новое болезненное состояние и не особо усердно пыталась вылечиться — знала, что не получится. Она просто жила дальше. Не так, как раньше. Не так, как мечтала. Но жила — и это уже немалое достижение в её ситуации. Рэйчел даже смогла избавиться от двух излюбленных направлений мыслей, способных любого повергнуть в депрессию.
Суть первого направления — в глубочайшем сожалении обо всём, чего ты больше никогда не сможешь увидеть или услышать, осознать или почувствовать, прекратив своё существование. Разумеется, перед глазами встают самые излюбленные картины, и оттого ещё больнее. Осознать, что в любой момент можешь умереть и больше никогда — никогда! страшное слово, очень страшное — не увидеть звёздное небо, гладь воды, отблески огня, сочную зелень травы, радугу, синее небо, золотой рассвет, все самые прекрасные богатства природы и самые достойнейшие шедевры искусства… Бог ты мой, да этот список просто бесконечен, стоит только представить, чего можешь лишиться (и в итоге лишишься), как остановиться будет сложно, как и смириться с потерей. Никогда не услышать шум дождя, пение птиц, любимую музыку, не почувствовать тепло солнца, песка, прибоя, белую роскошь снега и вкус воды — никогда. Действительно, безумно страшно. И ещё безумнее жаль всего этого.
Но если мысли о неизбежной смерти потекут во втором направлении, станет ещё хуже.
Самым жутким кошмаром Рэйчел был сон (повторяющийся не раз и не два), в котором она, находясь на безумнейшей высоте на столь же безумно длинной приставной лестнице, прислонённой к чему-то на той же высоте, вдруг понимает, что эта чёртова лестница каким-то образом оттолкнулась от опоры и теперь вместе с ней, с оцепеневшей от ужаса Рэйчел, описывает дугу в противоположную сторону. И, не найдя, на что опереться, разумеется, устремляется прямо вниз. Рэйчел не знала, какая именно была высота, но, судя по открывающемуся при падении виду земли, она была приближена к самолётной. То чувство, которое она испытывала во сне, те несколько секунд, пока она медленно описывала дугу на этой лестнице, одна, в абсолютной пустоте, без намёка на спасение, совершенно беззащитная и так судорожно вцепившаяся в эту лестницу, что руки сводило, и те секунды, когда она уже безвозвратно устремлялась вниз, к ужаснейшей из смертей, были просто неописуемы. Нет слов в человеческом языке, чтобы описать это. Дичайший ужас, охватывающий тебя до кончиков пальцев — ха, просто слова. Не страх, не ужас — что-то гораздо, гораздо сильнее и всепоглощающе. Рэйчел просыпалась в шоке и ещё долго не могла отдышаться и успокоить не на шутку взбунтовавшееся сердце.
Конечно, она не долетала до самой земли и не погибала — таковы особенности нашей психики, в такие моменты лучшее, что ты можешь сделать — проснуться, и ты это делаешь. Но Рэйчел сполна хватало того, что она успевала пережить. При том, что в жизни она ни разу не падала ни с каких лестниц и не забиралась на большую высоту, ощущения были ещё острее. Тогда-то Рэйчел задумалась (и уже не переставала периодически возвращаться к этим мыслям) о том, что чувствует человек, когда понимает, что вот-вот неизбежно погибнет. Те секунды или минуты, проходящие с того момента, как ты начинаешь падать в разбивающемся самолёте, или тебя смертельно ранили, или тебе перекрыли кислород, или ты падаешь в лестничный пролёт с десятого этажа (это тоже снилось Рэйчел в детстве) — в общем, с того момента, как ты осознал абсолютную неизбежность скорейшей, вот-вот поглотившей тебя смерти до самого факта смерти, этот отрезок ужаса, как его вообще возможно описать?
По сути, это короткое (зачастую) время, которому не стоит уделять внимание — смерть-то вот-вот наступит. Но если вдуматься — это же самое, самое, самое худшее, что может случиться, этот отрезок просто неописуемо страшен, страшнее всего на свете. И страшно то, что он может выпасть тебе. Если умирают все, то счастье быстрой смерти выпадает далеко не каждому. Болезненная или нет — не так уж и важно, на самом-то деле. Боль затмевает остальные чувства и делает этот отрезок совсем другим. Те же, кто подвергся несчастью испытать перед самой смертью её осознание, ощутить её настоящую неизбежность и неумолимость, понять, что всё происходит на самом деле и именно с тобой, что ещё пять, четыре, три, два, один… и всё будет кончено — боже, вот что такое ад.
Именно поэтому ещё с детства, неосознанно, Рэйчел больше всего боялась умереть под водой или просто от нехватки воздуха. Это ужасно — задыхаться, задыхаться, задыхаться, пока не умрёшь. Чувствовать, как разрываются лёгкие, как мозг обволакивает туман, как боль рвёт на куски всё тело и продолжать задыхаться. Рэйчел пыталась тренировать свою дыхательную систему, именно на этот случай, но больше одной минуты не дышать ей не удавалось. Она боялась, что рано или поздно это сослужит ей очень плохую службу, но практически ничего так и не смогла сделать.
