Он остановился, не зная, что сказать, как объяснить им про Лию.
— Она такая добрая и нежная, — добавил он, застенчиво взглянув на Мальтаку, и удивился — в глазах девочки блестели слезы. Даниил поспешно отвел взгляд.
С самого начала рассказа Иоиль не произнес ни слова, сидел, уставившись куда-то в пространство. Он, казалось, мгновенно повзрослел. Его еще недавно полудетское лицо вдруг посуровело, стало почти взрослым. Внезапно он встал на колени, наклонился — в коридорчике совсем мало места. Даниилу видно — согнутые плечи напряжены, губы дрожат.
— Даниил, — задыхаясь, проговорил он. — Я тоже хочу связать себя клятвой. Клянусь Небесами, я отомщу за твоего отца! Обещаю! Буду бороться до самой смерти!
Изумленному такой страстностью Даниилу внезапно стало ужасно стыдно — он же не хотел, это нечестно, он не может привлечь Иоиля на их сторону такой ценой.
— Нет, нет, Иоиль, это не твоя битва.
— Нет, моя! Моя и всех остальных иудеев. Твой отец — один из тысяч, павших от их рук. Мы должны — обязаны — все силы положить, чтобы освободить нашу страну.
Если он этого хочет, тогда задача Даниила выполнена. Он ведь за тем и пришел в Капернаум. Но все-таки его гложет сомнение. Оторвать Иоиля от изучения священных текстов, вытащить из надежного мирка — туда, в полную опасностей тьму его собственного мира?
Така поняла колебания юноши. В смятении притулилась она к стене, с ужасом глядя на брата. Нет, не только с ужасом — с гордостью.
Иоиль повернулся к сестре:
— Ты же понимаешь, Така, иначе нельзя. Не могу я с головой зарыться в книги, когда такое происходит. Ты должна понять. Мы всегда все понимаем одинаково.
Така, стараясь побороть страх, подняла глаза на брата. Теперь Даниил видел — близнецы неразрывно связаны. Девочка резко, с шумом выдохнула.
— Да, — голос больше не дрожит, — я понимаю. Будь я мальчиком, тоже бы поклялась.
Внезапно жар, сжигавший брата, бросился в лицо сестре:
— Что мешает мне поклясться? Разве девушка не может отдать жизнь за свою страну? Разве Девора[37] и царица Есфирь[38] не служили Израилю? Я тоже клянусь! Я буду помогать вам!
— Нет, — ревниво вырвалось у Даниила. — Это мужская клятва! Она не для смазливых девчонок.
Лицо Мальтаки побледнело.
«Что же я наделал, — проклинал себя Даниил. — Как же я такое сказал?»
Но Иоиль немедля встал на защиту сестры:
— Тогда давайте поклянемся снова. Все трое вместе. Мы клянемся бороться за свободу Израиля и за… за… за…
— За Божью победу, — закончила за брата Така. — Помнишь условный знак Маккавеев?[39]
— Да! Да! Давайте поклянемся вместе. Прямо сейчас — на Книге Еноха. Что может быть лучше? Положите руки на мою руку, вы оба. Клянемся бороться вместе. Все втроем. За Божью победу!
Девочка без промедления положила ладонь на руку брата и повторила:
— За Божью победу!
Оба в ожидании смотрели на Даниила. Все трое, так Иоиль сказал. Он, всегда бывший один, вдруг оказался внутри их круга. С болезненным усилием юноша наклонился, положил свою руку на руку девочки, почувствовал хрупкую кисть под своей огромной ладонью.
— За Божью победу! — у него перехватило горло. Он быстро откинулся назад, в тень, боясь, что они увидят его лицо. Но нет, оба слишком взволнованы, им не до него.
— Теперь надо решить, как действовать, — торжественно произнес Иоиль. — Завтра вечером я принесу…
— Завтра суббота, — напомнила Така.
Иоиль задумался:
— Мы все равно можем прийти. Закон не возбраняет навещать больных в субботу.
— Но мы не сможем ни снять старую, ни наложить новую повязку.
— Неважно, — перебил ее Даниил. — Рана уже почти зарубцевалась.
— Я принесу еды перед закатом, — пообещала Така. — Ее хватит до исхода субботы.
— Давайте составим план, — продолжал Иоиль, все еще охваченный восторгом своего решения. — Когда ты окрепнешь и сможешь вернуться в горы, я пойду с тобой.
— Нет, — возразил Даниил. — Рош не этого хочет. Ему нужен свой человек в Капернауме. Так что тебе лучше остаться в школе.
Он заметил — несмотря на только что произнесенную клятву, Иоиль испытывает немалое облегчение. Однако вслух мальчик произнес:
— Я был готов уйти из школы. Правда-правда. Я на все готов.
— Тогда оставайся в школе. Еще не настало время открытой борьбы. Нам надо ждать и готовиться. У Роша на тебя свои виды. Я точно не знаю какие, но он пришлет тебе весточку.
— Ты уверен?
— И не сомневайся.
— Тогда надо придумать условный знак. Если ты принесешь весточку от Роша или тебе опять надо укрыться от римлян, помни — в стене есть проход, там, где коридор выходит в кладовую. Через него раньше мешки с зерном втаскивали, он узкий, но человек может пролезть — по крайней мере, я пролезал. Я позабочусь, чтобы дверца никогда не запиралась на щеколду. Просто толкни — и она откроется. Никому и в голову не придет, что ты здесь.
— А как тебе подать знак?
— Я и об этом подумал. Нарисуешь снаружи на стене…
— Лук! — воскликнула Така. — Помнишь, как в песне Давида, мы ее читали вчера.
— Медный лук! — Даниил был страшно доволен: Така помнит этот отрывок. — Прочтешь нам еще разок, Иоиль?
— Я не принес свитка, но, скорее всего, помню наизусть, — мальчик откинулся к стене и начал:
Ибо кто Бог, кроме Господа, и кто защита, кроме Бога нашего? Бог препоясует меня силою, устрояет мне верный путь; делает ноги мои, как оленьи, и на высотах поставляет меня; научает руки мои брани и мышцы мои напрягает, как медный лук[40].
— Не может же он и впрямь быть из меди, — недоумевал Даниил. — Самому сильному силачу не согнуть медного лука.
— Он, должно быть, просто из металла, — предположил Иоиль.
— Нет, — заговорила Така. — Мне кажется, это настоящая медь. Я думаю, Давид говорит про лук, которого человеку не согнуть, — но Господь дает силы свершить невозможное.
— Наверно. Ну и воображение же у тебя, Така! — Иоиль снова стал читать нараспев песню Давида.
