— Это так, Флорент. Если он не ходит в церковь, это вовсе не значит, что он не верующий.
— Да у него, наверное, и времени нет ходить в церковь.
— Так и есть, Флорент.
Он повесил распятие и, усмехнувшись, сказал, слезая со стремянки:
— Ну, теперь еще хоть тысячу лет провисит.
Потом взял свой ящик с инструментами, другой рукой подхватил между ступенек стремянку и повесил ее себе на плечо.
— Если понадобится еще что-то сделать, зовите меня, фрау Манхаут.
Кивком попрощавшись с ней, плотник бросил еще один взгляд на близнецов. Дряхлые. Вот какое слово пришло ему на ум. Они выглядели дряхлыми. Словно заброшенный дом, который ветшает с годами под дождем и ветром.
На следующее утро фрау Манхаут обнаружила распятие в верхнем ящике своей учительской кафедры. Ее взгляд тут же непроизвольно скользнул на то место над дверью, откуда теперь исчез даже гвоздь, на котором держался крест. В душу к ней закралось подозрение, которое подтвердилось в тот же вечер, когда она заговорила с доктором Хоппе.
— Да, это сделал я, — сказал он.
Она тут же пожалела, что вчера так сдерживалась, отвечая на вопросы любопытного Флорента Кёйнинга, хотя ей хотелось рассказать ему о докторе и менее приятные вещи. Честно говоря, ей хотелось сказать всю правду, но Шарлотта знала, что ее правду могут принять за сплетни, которые по другим каналам дойдут и до самого доктора.
— Зачем вы сняли распятие? Вы ведь сами хотели, чтобы дети знали об Иисусе.
— О его деяниях. Вы должны были рассказывать о его деяниях. О том добре, которое он совершил. А не о его смерти.
— Смерть — это тоже часть жизни, — ответила она. — Вы ведь об этом знаете?
— Верно, верно. Но и по этой причине нам вовсе не обязательно постоянно на нее любоваться.
— Это просто распятие, — она слегка повысила голос.
— Господь предал Его, — вдруг быстро произнес доктор.
Он даже не слышал ее замечания. Он даже не поднял на нее глаз.
— Что вы сказали?
— Господь ничего не сделал, чтобы спасти Его, когда Он умирал на кресте. Своего собственного Сына. И нам надо об этом помнить? Нам надо об этом напоминать?
Фрау Манхаут вспомнила их разговор несколько дней назад, когда доктор попросил ее рассказывать детям только об Иисусе, но не о Боге. Может быть, в этом и была причина: Господь не сделал ничего ради спасения распятого Иисуса?
— Вы заблуждаетесь, — громко сказала она и сама себе удивилась.
Впервые она осмелилась открыто возразить доктору. И Шарлотта знала, откуда вдруг взялась эта смелость. Она вдруг почувствовала, что перед ней ученик. Мальчишка, которому надо объяснить важные вещи.
— Вы заблуждаетесь, — повторила она. — Распятие символизирует страдания Иисуса.
— Об этом я и говорю. Зачем нам смотреть на них? На Его страдания.
— Мы должны смотреть. Чтобы мы никогда не забывали, что Он отдал за нас свою жизнь.
В этот момент будто кто-то взял его за волосы и медленно поднял его голову. Что-то в ее словах задело его, и она ринулась по проторенному пути дальше.
— Отдав свою жизнь, Он спас людей от их грехов. А воскреснув, показал, что сам стоит выше жизни и смерти. И что всегда будет рядом с каждым из нас. Поэтому мы и чтим Его смерть. Поэтому мы почитаем и распятие.
И в конце она подчеркнуто повторила, вспоминая те слова доктора:
— Мы. Люди.
Ее объяснение было таким примитивным, словно она и в самом деле говорила с маленьким мальчиком. Возможно, у нее и не получилось бы по-другому после стольких лет в классе. Реакция доктора тоже оказалась в чем-то детской. Он покачал головой, засопел и ушел. Фрау Манхаут осталась стоять в замешательстве.
Она не вернула распятие на место. Не захотела его провоцировать. Она сосредоточилась на уроках. На самом деле, ей гораздо больше хотелось, чтобы мальчики весь день играли или строили дома из кубиков, как и положено в их возрасте, но они были так любознательны и так просили ее об этих уроках, что она стала учить их и прилагала все свои силы, хотя и знала, что потворствует планам их отца сделать из них вундеркиндов.
Занятия в классе она посвящала в основном чтению и счету, время от времени они декламировали стихи и совсем редко упражнялись в письме, так как для этого было явно еще слишком рано — у близнецов была недостаточно развита мелкая моторика, ведь их физическое развитие оставалось близким к младенческому. Закон Божий фрау Манхаут пока не внесла в расписание. Сказанное доктором за прошедшие дни заставило ее засомневаться. Она решила, что разумнее будет немного переждать. Мальчики и так были загружены чтением, счетом и стихотворениями, хотя просили еще и еще. Даже когда они уставали, то хотели заниматься дальше. Но был один предмет, который интересовал их больше всего, и даже упоминание о нем начинало будоражить их детское воображение — география. В начале недели один из мальчиков показывал на карте Европы страну, о которой она уже немного рассказала, назвав столицу, крупные города и реки. Эти названия близнецы смаковали, словно конфеты, навсегда сохраняя их в памяти. В остальные дни фрау Манхаут по часу рассказывала об этой стране, показывала фотографии и рисунки самых известных зданий, таких как Кёльнский собор или Нотр-Дам в Париже, на которые они по нескольку минут смотрели, не отрываясь.
Конечно, тогда она чувствовала, как им хочется увидеть хотя бы кусочек этого мира, и уже решила однажды повести их куда-нибудь дальше собственного двора, дальше деревни, хотя их отец так и не дал на это разрешения. Но фрау Манхаут продолжала надеяться. Доктор регулярно интересовался успехами своих сыновей. С подобающей гордостью она рассказывала о том, какие новые слова выучили мальчики, а потом просила их прочитать вслух отрывок из книжек, которые каждую субботу приносила из библиотеки в Хергенрате. Доктор выражал удовлетворение на свой собственный манер, без особого энтузиазма, но уже тот факт, что он по ее совету каждый день проводил с детьми по полчаса, помогая им с чтением, был для фрау Манхаут знаком, что доктор снова полностью на ее стороне.
На новость о том, что его сыновья научились решать первые примеры, он тоже отреагировал не так, как она ожидала.
— Я хочу посмотреть, — сказал он.
Мальчики принесли из класса деревянные палочки, на которых они учились счету, и доктор задал им несколько простых примеров. Так, будто бы это был настоящий фокус, Михаил, Гавриил и Рафаил перекладывали палочки, сдвигали их в кучки и каждый раз очень быстро называли верный ответ. По собственному желанию доктор продолжал такие занятия каждый день, когда фрау Манхаут уже уходила домой. Она была приятно удивлена. Ей показалось, что он наконец стал искать сближения со своими сыновьями. Как будто он наконец-то их признал.
— У некоторых мужчин не получается ладить с маленькими детьми, — заметила Ханна Кёйк, с которой фрау Манхаут по-прежнему обсуждала все происходящее. — У них нет терпения. И понимания. Для них это просто машинки для производства шума и какашек. Только когда дети подрастают и умнеют — то есть становятся, в их глазах, больше похожи на людей, — мужчины учатся с ними общаться.
