По тротуару под солнцем.
Теперь она бежит за мною.
«Париж Сен-Лазар – 2 км»
Поезд приближается к вокзалу Сен-Лазар. Нельзя сказать, что тебе не терпится или очень хочется в Париж. Однако на подъезде к вокзалу испытываешь такое чувство, как будто вот-вот что-то случится, даже если не предвидится ничего особенного. И еще каждый раз кажется, что ты подъезжаешь-подъезжаешь, но никак не подъедешь, – это как со стрелой Зенона. Вот миновали мост Аньер. Справа внизу раньше был бассейн, голубой прямоугольник – эх, окунуться бы, да куда там! Все мелькает слишком быстро, отдельных пловцов не различить, только брызги и мельтешение – им там хорошо, плещутся себе, а ты завидуй. Потом бассейн закрыли, воду спустили, так что стало видно дно – покатая кафельная поверхность. И полная тишина; тут рядом кладбище, однако не оно, а этот пустой бассейн навевал мысли о смерти. Много позже на этом месте сделали спортивную площадку – рампу для скейтбордов с двумя встречными скатами, – не очень удачная попытка показать, что есть еще и третье измерение, помимо до и после.
Аньер, Клиши-Леваллуа, Пон-Кардине, высоченные темные стены сразу после Батиньольского сада, и красными буквами на белой полоске: «Париж Сен-Лазар-2 км». Чуть раньше был еще другой указатель: «Париж Сен-Лазар-5 км». Это чтобы пассажиры изнывали в ожидании? Нет, скорее чтобы еще больше растянуть замирающее, переходящее в замедленную съемку подползание. Когда-то ты часто подъезжал к вокзалу Сен-Лазар на пригородном поезде, потом на скором. Но ехал ли ты стоя или сидя, с комфортом или без, все равно перед самым конечным пунктом начиналась замедление и мыслительный транс. С этой стороны Сен-Лазар. С другой может быть Монпарнас или Северный вокзал. Направления разные, пути не пересекаются. Но такая оттяжка всегда повисает в пространстве и времени. Казалось бы, все люди – отдельные острова. Однако же в душе и в голове у каждого одинаково отпечатываются дома, коридоры улиц, выцветшие рекламные щиты, пылающие неоновые буквы. Пока каждый, будь то влюбленный, у которого назначено свидание в вокзальном зале, секретарша или банковский служащий, с нарочитым безразличием и застывшим взглядом, подъезжает к вокзалу. Откровенно говоря, прибытие в Париж не доставляет облегчения, даже когда встряхнешься и зашагаешь быстрым шагом по платформе. Ведь ты же только притворялся равнодушным. Ну а на самом деле есть какая-то восхитительная, потаенная радость, какое-то дремотное счастье в том, что ты едешь в столицу, бесконечно приближаясь и все никак не достигая цели. В том, что ты участвуешь в этой жизнь.
* * *
21 марта – весна, равноденствие. Ты с нетерпением следишь, как дни становятся длиннее. Год разгоняется, и перемены происходят все скорее. Дело идет к лету. Но уже после 21 июня дни становятся все короче. Ты этому не придаешь значения – ведь впереди лучшие месяцы лета, когда можно гулять по городу теплыми днями, обедать в открытых кафе, ужинать в саду при свечах.
– А все-таки, – непременно заметит кто-нибудь к досаде и неудовольствию окружающих, – все-таки вечера уже не такие длинные.
В шестьдесят лет летнее солнцестояние осталось далеко позади. Конечно, еще будут прекрасные вечера, общение с друзьями, с ребятней, еще чего-то ждешь. Но никуда не денешься: солнцестояние пройдено, и ты это отлично знаешь. Возможно, это самое подходящее время, чтобы попытаться сохранить все лучшее, – теперь, когда к каждому чувству примешивается капелька грусти, и продлевая его, и делая более хрупким. Попытаться удержать словами легкие мгновения. Солнцестояние, быть может, перешло в бабье лето, погода и краски продержатся недолго. Разбрасываться временем уже не стоит, время дорого.
Удержать словами солнечность. Я знаю, мне на это скажут: самое главное скрыто в тени, окутано тайной, и путь к нему лежит в потемках. Да и вообще, какая солнечность, когда в мире столько страданий, всюду войны, насилие, пытки, физические и моральные! Что ж, потому и нужно оставаться солнечным. Конечно, говорить всю правду, обличать – важнейшая задача. Но почему не показать, что в этом мире есть и другая сторона? Проходят дни за днями, наступает ночь, и тем сильнее моя тяга к свету. Я хочу оставаться на солнечной стороне.
Могу вам дать поужинать
Маленькая деревенька к югу от Пюи-де-Дом. Называется Дор-Леглиз – «златохрам». Здешняя церковь примечательна своим романским порталом – очень низким и круглым, и все же туристов маловато даже в середине августа, в самый сезон. Вы приехали сюда к вечеру, погуляли в окрестных полях. А когда вернулись к машине, солнце уже близилось к закату. Вот маленькое открытое кафе – и вы не устояли перед искушением. Кроме вас, никаких посетителей. И никто не подходит обслужить. Раз так, вы уже встали, но тут открылась дверь, и к вам подошла женщина в годах. Бутылочку перье и пиво, нет, не разливное, тоже бутылку. Обменялись парой слов: да, правда, очень жарко, – просто так, из вежливости и чтобы посидеть подольше. Кафе как кафе, ничего особенного, но очень скоро вас обволакивает невыразимая, беззвучная истома. Сонный густо-медовый свет медленно разливается вокруг. Окрестные поля переливаются плавными оттенками, которые будто собирались выделиться особой краской, но, не успев дозреть, заснули. А церковь – «златохрам»! – вся приглушенно-золотая, и, по мере того как гаснет день, золото тихо впитывается в камень. С прекрасной простотою изукрашенный портал словно выдвигается вперед. Ровный свет полирует совершенную его округлость. Портал как бы взлетает и парит, и чем непритязательнее, тем значительней предстают его формы.
Свет проникает и в вас. И вы все прочнее врастаете в чудо летнего вечера. Ну как тут встать и уйти! На витрине кафе ни меню, ни афишки. И все-таки, когда хозяйка подходит убрать со стола, вы, почти ни на что не надеясь и с заведомой готовностью принять отказ, решаетесь спросить: «А еду вы не подаете?» Она отвечает не сразу, стрелка весов колеблется между «нет» и «возможно». И наконец, говорит: «Могу вам дать поужинать». Не отвечая прямо. Вообще, она не подает еду, но может накормить, чем есть, все вкусно, хотя выбирать не придется. Будете есть и тихо удивляться: колбаса – объеденье! ничего себе кусище сыра!
Вот вы и остались сидеть за тронутым ржавчиной круглым столиком. Пламенеет портал, и, когда вы возьметесь за кофе, он станет коралловым. Дор-Леглиз – «златохрам». И вам дадут поужинать.
Тебя нет среди гостей
Весной по субботам часто видишь свадьбы. И, если день погожий, думаешь: «Вот повезло!» На самом деле куда больше повезло тем, кого нет среди гостей. Что может быть неприятней обязательного ликования! Сначала все, скованные, неприкаянные, стоят, разбившись на группки, перед мэрией или на ступенях церкви. Беседа не клеится, все так напряженно ждут новобрачных, что, когда они наконец появляются, не сразу бросаются к ним с радостными возгласами. По окончании же церемонии с облегчением расходятся по автомобилям. Хоть чуточку размяться, глотнуть свежего воздуха. Мужчины, ломая жесткие складки костюмов, устремляются к дамам: «Вас подвезти, Кристиана?» Женщины придерживают шляпки рукой. В уютном салоне можно отвести душу – посигналить вовсю. А ехать далеко? Нет, пару километров, все будет в парке у реки. Они уж туда ездили в четверг делать снимки.
