— Спасибо, — пробормотала Виви и пошла дальше по коридору следом за Диком и Генриеттой.
В тот же вечер был праздник. За столом я сидела вместе с Виви, Эриком и Алисой, и это был не самый приятный ужин в моей жизни. Виви была напряженной и молчаливой, Алиса выглядела довольно пугающе со своим невидящим глазом, щетиной, грубым голосом, выступающим адамовым яблоком и низким мужским смехом. И в добавление к этому Эрик после смерти Вани был в такой депрессии, что не мог ни есть, ни говорить. Он угрюмо молчал и ковырял вилкой в тарелке. Хорошо еще, Алиса была, как всегда, в хорошем настроении, она рассказывала веселые истории и старалась всех приободрить.
Потом я отвела ее в бар, где мы пробовали разные фруктовые напитки с цветными зонтиками. Бармен был новый, так что ему впервые представился шанс продемонстрировать свое искусство. Я заказала бананово-лаймовый коктейль под названием «Зеленый банан»: желто-зеленого цвета, он был украшен полосатым зонтиком и долькой лайма. На вкус он был одновременно приторно-сладким и едко-кислым, что и составляло его главную изюминку. Виви заказала себе «Малиновый рок» — коктейль из свежевыжатого апельсинового и малинового сока с красно-синим зонтиком. Края бокала были украшены синим сахаром.
— Какой вкус? Карамель? — спросила я.
Виви лизнула кончиком языка сахар и покачала головой:
— Черника.
Больше она ничего не сказала. Только подносила стакан к губам, но почти не пила. Я не знала, что сказать, робко улыбалась и разглаживала невидимую складку на вечернем платье, которое надела впервые за время пребывания в отделении. В нем я чувствовала себя красивой и сексуальной. Так мы и стояли: Виви, напуганная и застенчивая, и я, неуверенная ни в себе самой, ни в своей новой роли опекуна. К счастью, ситуацию спасло появление Эльсы. Вспотевшая после танцев, но радостная и счастливая, она воскликнула:
— Какие пестренькие коктейли! Если в них еще и алкоголь есть, вечер можно считать удавшимся.
— Увы, — ответила Виви и улыбнулась. Впервые с момента нашего знакомства я увидела, как она улыбается.
Я представила их с Эльсой друг другу, и они тут же начали оживленно болтать. Удивительно, но они с первой секунды нашли взаимопонимание. Эльса заказала «Черную ночь» — коктейль почти черного цвета в высоком узком стакане с двумя трубочками — черной и полосатой черно-красной — и с чем-то красным на дне, наверное с карамелью. Наклонившись и взяв трубочку в рот, она сделала первый осторожный глоток под нашим пристальным взглядом. Выпустив трубочку, Эльса констатировала:
— Пить можно. Странно, но вкусно.
Виви отставила в сторону недопитый апельсиново-малиновый коктейль и тоже заказала себе «Черную ночь». И я тоже уже собиралась последовать их примеру, как перед нами возник Юханнес. Кивнув Эльсе и Виви, он взял мою руку в свои и сказал:
— Доррит, ты сегодня просто восхитительна! — С этими словами он нагнулся и поцеловал мою руку. — Могу я пригласить тебя на танец?
Я ответила «да», и уже через секунду мы были на танцполе. Играла медленная песня. Певец пел низким, хриплым голосом. Юханнес вел, и я следовала за ним. Платье кружилось вокруг лодыжек. Одна рука лежала на его плече, другую Юханнес сжимал в своей. В танце мы с ним были словно одно целое, но, закрывая глаза, я видела перед собой Нильса.
10
Мы ушли с праздника вместе. Медленно прошли через зимний сад. Мне нравилось гулять там поздно вечером или ночью, когда все звуки стихали и искусственная роса влажно поблескивала на листьях, а воздух наполняли ароматы цветов. Тогда мне вспоминалась Майкен, которая впервые показала мне зимний сад ночью.
Юханнес обнимал меня рукой за плечи. Когда мы вышли в патио с фонтаном и мраморными скамейками, он предложил:
— Давай немного посидим.
Мы присели на холодный и слегка влажный мрамор и подняли головы кверху. Сквозь ветви пальм было видно стеклянный купол, а за ним — бескрайнее ночное небо, ясное и звездное.
— Вон там Малая Медведица и Полярная звезда, — сказа Юханнес.
— Где? — Я всегда плохо разбиралась в созвездиях и с трудом находила на небе даже Большую Медведицу, не говоря уже о Малой.
Юханнес описал мне ее, и я действительно увидела созвездие, очертаниями походившее на ковшик на ночном небе.
— А Полярная звезда — самая яркая. Она всегда на севере, — продолжил он, рассказывая, как ее можно найти на небе.
— Как же это возможно? — удивилась я. — Как она может быть всегда на том же самом месте, если Земля все время вращается?
— Хм… — неуверенно начал Юханнес, — но мы же вращаемся все время вокруг одной оси, и то, что на севере, всегда остается на севере. Но главное ведь, как оно есть, а не почему. Главное — научиться находить на небе Полярную звезду, чтобы не заблудиться ночью.
Я не засмеялась. В иной ситуации я наверняка бы рассмеялась и добавила, что никому из нас не грозит заблудиться в отделении, потому что из него просто-напросто нельзя выйти. Но Юханнес произнес это так серьезно, словно он поделился со мной какой-то важной тайной, которую мне непременно следовало запомнить, что я только кивнула в ответ. А после мы молча сидели на скамейке, вслушиваясь в ночные звуки. Было тепло как летом. Я чувствовала себя молодой. Мысли порхали от юности к Полярной звезде, от Майкен к Сив и моей семье, от семьи к роману, над которым я работала, и от него к тому, о чем я много думала в последнее время.
— Как ты думаешь, — спросила я Юханнеса, — если мы напишем что-нибудь неполиткорректное, что-нибудь в разрез с государственным мышлением, наши работы уничтожат?
— Нет, — твердо ответил он. — Все хранится и архивируется.
— Откуда ты знаешь?
— Мы же живем в демократическом государстве, а демократия базируется на гласности: без свободы слова нет демократии. Им и в голову не может прийти уничтожать литературные произведения только потому, что их содержание не отвечает принятым в обществе нормам и ценностям. Наверняка все эти труды хранятся где-нибудь в подземном архиве под Королевской библиотекой в Стокгольме. К тому же человек — животное, склонное к собирательству: он фанатично собирает все документы, которые можно оставить на память потомкам. Жизнь сейчас для него не имеет смысла. Смысл только в том, что будет после него. Важен не процесс, а продукт, который мы производим, который можно продать или заархивировать. А лучше всего — и то и другое.
В этом была доля правды. Но я все равно подозревала, что романы уничтожаются, хотя и понимала, что легче поверить в то, что это не так. Ведь только так можно продолжать их писать и продолжать жить.
Мы сидели еще какое-то время, пока не стало еще холоднее. Тогда мы поднялись со скамейки и вышли из сада на Атриумную дорожку. Юханнес проводил меня к лифту.
— Я могу пригласить тебя на ужин? — спросил он.
Я согласилась. Поцеловав меня в щеку, он попрощался.
