– Знаешь, Вася, – доверительным тоном, серьезно сказала она, – мне кажется, что со смертью Анны Иоанновны многое переменится.
– В стране, может быть, да, – ответил он, подавляя зевоту.
– Нет, Вася, в нашей семье.
– Не знаю. Просто мне кажется… Что-то вроде предчувствия… Мои родители тоже так думают.
Васе настолько хотелось спать, что он тут же снова уснул, так и не поняв, что томило жену. На следующий день, едва пробудившись, он вспомнил их разговор и попросил Наталью вновь рассказать, но со всеми подробностями то, о чем она ему говорила ночью.
– Пустое… Не бери в голову! – с беззаботной улыбкой прошептала она. – Я уже об этом забыла.
Ответ озадачил Васю. Надо было очень любить жену, чтобы весь день притворяться беспечным. Вид туманного города, падающий первый снег за окном смягчили тревогу. Все выглядело безмятежным, привычным, будничным и вместе с тем обновленным, очищенным белизною снега. Его жизнь будет такой же. К чему было вновь тревожиться? Этим вечером он отправился во дворец на этаж шутов посоветоваться со старичками. Все, в том числе и самый мудрый из них Пузырь, заверили Васю, что у него нет причин опасаться новой правительницы. Анна Леопольдовна, имея здравую голову на плечах и великодушный характер, будет к нему относиться не менее благосклонно, чем покойная Анна Иоанновна.
XI
C тех пор как со смертью Анны Иоанновны к власти пришла Анна Леопольдовна, Васе стало казаться, что безумие с этажа шутов перекинулось во дворец. Стране предлагалось уродливое, смешное и вместе с тем тревожное зрелище – клубок нелепых событий, который вот уже скоро как год наматывался вокруг трона. Каждый день случалось что-нибудь неожиданное. Люди осведомленные в узком кругу обсуждали внезапный приезд в Петербург любовника Анны Леопольдовны графа Линара, доселе еще не забытого, и дьявольскую затею правительницы свести его со своей старинной наперсницей Юлианой Менгден, дабы избежать подозрений болезненно ревнивого мужа; говорили о щедрости, с которой осыпан был титулами и землями генерал фон Миних, ставший теперь вторым лицом в государстве после Антона-Ульриха, обманутого супруга и отца будущего царя; было немало толков и о французском после маркизе де Шетарди, а также о его соотечественнике из Ганновера придворном медике Армане Лестоке,[15]об их хитрых, почти неприкрытых действиях в пользу Елизаветы Петровны, давно и небезосновательно претендующей на престол. Народ затаив дыхание следил за неожиданными поворотами этого театрального зрелища, терпеливо ожидая конца представления. Наконец 25 ноября 1741 года отряд гвардейцев, подстрекаемый сторонниками Елизаветы Петровны, проник ночью в покои Анны Леопольдовны. Елизавета Петровна лично позаботилась об аресте правительницы, ее мужа Антона-Ульриха, а также малолетнего царя Иоанна VI, который был незамедлительно препровожден в надежное место. На следующий день после столь стремительной смены власти во всех церквях возгласили «Тебя, Господи, славим», войско присягнуло на верность царице-матушке, которая в одночасье уберегла Россию от иноземцев. Некоторые приверженцы Анны Леопольдовны были выдворены на родину, а иные приговорены к смерти. Самые верные исполнители заговора во главе с Разумовским, бывшим певчим царской капеллы, любовником, а теперь и советником победоносной царицы, были осыпаны милостями.
Даже не разобравшись до конца в этом хитросплетении интриг, Вася понял главное: новая царица управляла страной с благоговейной оглядкой на людей, не стеснительных в действиях. От них можно ждать самого худшего. Наталья, напротив, по своей склонности во всем видеть светлое радовалась победе Елизаветы Петровны: по крайней мере, к власти пришла прямая наследница – дочь Петра I. Продолжая все еще жить у родителей мужа на Мойке, она к тому же надеялась, что со сменой правления новые вельможи поторопятся с выселением жильца, занимавшего дом, обещанный Васе. Внешне рассудительная, Наталья восторженно верила в чудеса. Она утверждала, что якобы прочитала на небе тайные знаки, которые предвещали наступление счастливых времен для России, а значит, и для них с Васей. Родители Натальи разделяли ее надежды на лучшее. Сенявский, вспомнив, что когда-то был в наилучших отношениях с Елизаветой Петровной, теперь рассчитывал на благорасположение и даже некоторую щедрость с ее стороны. Пастухов тоже считал, что царица должна быть ему благодарна за то, что он в свое время не примкнул к сообщникам Анны Леопольдовны, когда те чинили препятствия дочери царя от царей, отказывая в народном доверии из-за ее родословной.
Чтобы узнать, чего держаться в общей неразберихе, Вася, как всегда, отправился во дворец, на этаж шутов. И, как всегда, Пузырь его просветил. Свободно захаживая во дворец, старый шут из разговоров с прислугой в несколько недель уяснил для себя достоинства и недостатки той, которая в тридцать два года унаследует одну из самых больших держав мира. Устроившись с Васей в общей зале за стаканом чая, он под самым строгим секретом поверял ему свои мысли, рассказывал об услышанном. Царица? Он не видел ее. Ни он и никто другой из шутов ни разу не были вызваны во дворец развлекать государыню с тех пор, как она там поселилась. Однако из того, что ему удалось узнать, выходило, что Елизавета Петровна, несомненно, человек примечательный. Легкомысленная, с переменчивым нравом, она была тем не менее, по словам Пузыря, женщиной весьма энергической. Балуясь по ночам с этим припускным жеребцом Разумовским, она днем находила силы ловко лавировать между Францией и Германией, тянувшими ее в разные стороны. Чего ей больше всего хотелось, так это быть коронованной в Москве по всем правилам, дабы положить конец ожиданиям тех, кто втайне еще мечтал посадить на трон малолетнего Иоанна VI, сосланного ею в Ригу вместе с родителями. В обычных беседах Елизавета Петровна старалась избегать разговоров о престолонаследии, хотя это сильно ее тревожило. Не перейдет ли после ее кончины корона Российской империи к этому незадачливому отпрыску, которого она имела слабость оставить в живых во время переворота? Дабы этого не случилось, она, если верить Пузырю, забрала себе в голову назначить своим наследником Гольштейн-Готторпского принца Карла-Петра-Ульриха,[16]круглого сироту, воспитанного в немецком духе родным дядей епископом Любеком и жившего до поры до времени в Киле. Она даже послала за ним людей. Четырнадцатилетний отрок, продукт германского воспитания и духа, только что объявился во дворце на горе приверженцам Франции. Видевшие его впервые были поражены безобразной внешностью, неуклюжими манерами и высокомерием назначенного царевича. Что до Елизаветы Петровны, то она, заметив общую неприязнь к юноше, удвоила заботы о нем, очевидно, в память покойной сестры Анны.[17]Чтобы этот, по ее словам, словно с неба свалившийся племянник имел представление о главных событиях в жизни русских царей, она пожелала, чтобы он присутствовал на ее коронации.
