Работая над книгой «Грозные царицы», я некоторое время изучал документы о нравах, бытовавших в московском и петербургском дворах в ХVIII веке. Меня поразили жестокость, цинизм, наивная вера и терпимость людей накануне поворота Российской империи к так называемому просвещенному Западу. Яркие образы неотступно преследовали меня, и постепенно мной овладело желание оживить это буйное время, дополнив список исторических персонажей, уже когда-то описанных мною, выдуманными героями. Итак, это было какое-то наваждение: я обернулся назад и, сочетая вымысел с правдой, принялся расшивать романическими стежками безупречное историческое полотно. Настоящая книга – результат моего путешествия в далекое прошлое этой неблизкой страны: полувымысел, полуправда.
I
– Иван Павлович, расскажи, пожалуйста, про свадьбу старого князя Голицына и карлы-калмычки.
– Я же тебе рассказывал.
– Рассказывал. Но Фекла еще не слышала. Твоя история ей понравится.
Пастухов удивлен: Евдокия считается с мнением бойкой худенькой девушки, которая ходит у нее в горничных. Бывшая крепостная, Евдокия Чубай, в сегодняшнем положении барыни, в самом деле относится снисходительно к слугам, не чураясь их общества. Подзадоривая Пастухова, она продолжает упрашивать:
– Ну, иди же, Иван Павлович, иди, мы тебя ждем.
Как актер, который нисходит до публики, Пастухов милостиво покоряется и вновь начинает рассказ о том сумасшедшем дне прошлого месяца, когда он вместе с другими боярами был приглашен на задуманное Анной Иоанновной потешное празднество, по случаю свадьбы своей шутихи и штатного козла отпущения князя Голицына.[1]
Коронованная в 1730 году, царица впервые за шесть лет правления дала волю фантазиям, не уступающим по своей нелепости затеям ее дальнего родственника государя Петра Великого. В этот день по ее повелению полоумного князя и уродливую калмычку обвенчали в церкви, а потом с большой пышностью провезли сквозь толпы народа, который с радостными воплями сопровождал новобрачных до самого дворца, построенного из ледяных блоков на берегу Невы. Из тех же полупрозрачных блоков были выпилены брачное ложе, два кресла для отдыха, туалетный столик… Здесь, в ледяной нише, и заперли молодых, наказав им побольше резвиться в первую брачную ночь: как известно, горячая кровь согревает любящих. Чтобы замерзшие голубки не вылетели из этого ледяного храма любви раньше утра, государыня приказала выставить у дверей часовых. На следующий день весь штат придворных с Ее Величеством во главе отправился посмотреть, как встают с постели герои потехи, чуть живые от холода, кашляя и харкая, что особенно веселило смешливую публику. Пастухов и сейчас еще восхищается ловкой шуткой, придуманной государыней.
При каждой новой подробности Фекла, прикрывая ладонью рот, прыскает от смеха и тут же, как бы извиняясь за неуместное веселье, мелко крестится. Рассказ подошел к концу, Фекла вздыхает.
– Господи! Им, бедным, поди-ка было не до веселья!
– Да нет! После доброй порции рому они тоже повеселели, – успокаивает Пастухов, и тут же добавляет: – Конечно, им бы не выжить, не будь на то Божьей воли. Ее Величество тоже их не оставила. Михаил Голицын и карлица получили в награду приданое: две деревеньки по тысяче душ крепостных каждая, а князю помимо того было обещано завидное место среди близких царице людей.
Фекла, растроганная великодушием государыни, на этот раз прослезилась. «Ну как тебе показалась история?» – Евдокия легонько хлопает девушку по плечу и тут же выпроваживает со словами:
– Ступай, нам с барином надо потолковать.
После ухода горничной Евдокия на какое-то время приумолкла. Пастухов украдкой наблюдает за ней. Боярину по душе тот неподдельный восторг, с которым она каждый раз слушает его рассказы про шутовскую свадьбу князя и карлицы. Ее детская непосредственность так не похожа на ложь и притворство людей его круга. Спустя пять лет после смерти жены ему посчастливилось отыскать в родовом имении Болотово среди безликой толпы своих крепостных эту крепкую молодую крестьянку и, дав ей вольную, затащить в опочивальню, а потом зажить с ней в столице, как муж с женой. Это она, думает он, спасла его, вдового, от уныния и от мук воздержания, столь вредных для здоровья мужчин. Выбор оказался во всех отношениях удачным. Евдокия безупречна не только в постели, но и в разговоре, и за столом. И все-таки по рождению и воспитанию они с ней не пара. Пастухов это понимает, но он и не собирается представлять ее при дворе, да и жениться тоже не думает, хотя последнее мог бы и сделать, выждав приличествующий христианину срок. Однако он отдает должное этой женщине из народа. Выйдя из самых низов, она тем не менее умеет держаться на людях, внимательно слушать, а иногда и дать дельный совет. Вот и в сегодняшнем разговоре о женитьбе Голицына и о том, какие князь через то получил выгоды, она углядела главное – благополучный конец.
– Кто послушен царице, тому жалеть не приходится. У нас на Руси и пощечина может обернуться наградой. Все зависит от той руки, которая бьет.
Пастухов соглашается с Евдокией. А она, изрекши мудрую мысль, вновь задумалась, да так и сидит, слегка приоткрыв рот, с устремленным вдаль взором, словно вглядывается в плывущий на горизонте корабль. Приближается время обеда. Пастухову не терпится опрокинуть водочки под закуску, так сказать, «заморить червячка», подготовить утробу к обилию яств. Запахи вкусной еды уже проникают в гостиную. Большой любитель поесть и выпить, он гордится округлым брюшком и густой бородой, утверждая, что то и другое бывает только у настоящих бояр. Легкая закуска ждет его на маленьком, об одной ножке столике в столовой у входа. Боярин уже у порога и готов приступить к этой легкой разминке перед сытной едой, но Евдокия его останавливает.
