тебя, для девы прекрасной? Хх-а! Короче, так: даю я тебе на раздумье три дня. Будешь покладиста да умна — на предложение моё согласишься. Ну, а нет — сожгу я тебя на костре как зловредную ведьму! Иди, думай да маху, гляди, не дай! Хэ! Красавица чертячья!
И увели Миловзору в тёмный да гадкий подвал.
…А той порою выехали два князя горских на птичью охоту. Смотрят — цапля полетела между холмов. Спустили они на неё по соколу ловчему, и те соколы устроили за цаплей погоню. Таким образом, скрылись они с глаз и долго затем не показывались. И тут вдруг на́ тебе — оба впустую назад летят и принимаются в воздухе беспокойно метаться да встревожено вдобавок кричать.
— Что-то там неладно, брат, — говорит один из князей другому, — Вишь — соколы нас отчего-то зазывают…
Поскакали они по ущелью глубокому вперёд, глядь — мать честная! — человек убитый лежит на камнях, не иначе как со скалы упавший. И только они к мертвецу приблизились на немного, как сразу узнали в нём Куколоку.
И в самом-то деле был он мёртвый, мертвее, как говорится, не бывает.
— Ай-яй-яй! Эка беда-то! — воскликнули близнецы, с коней соскакивая, — Никак убили нашего избавителя? Со скалы видать скинули…
— Вот что, ребята, — приказал один из братьев сопровождающим, — скачите быстро к источникам тайным и живой да мёртвой воды сюда доставьте. Скорее, скорее, братцы — время ведь не ожидает!
Быстро исполнили слуги проворные приказание строгое и привезли вскорости два бурдюка с теми водами. Взяли князья по бурдюку в руки и к лежащему у их ног Куколоке нагнулися. Один из них мёртвой водою его полил, и его раны и переломы моментально срослися. А другой наклонился и в Куколокин рот живой водицы брызнул. Полилась влага живительная в нутро убитого, и в ту же минуту вздохнул он полной грудью и глаза открыл.
— Где я? — спросил он, взглядом окрест блуждая, — Зачем вы меня из рая назад возвертали?
А князья и вся их свита немалая ура воскресшему закричали.
А потом Куколоке оживлённому вот чего близнецы говорят:
— Поживи ещё, брат!
— Не все дела ты ещё справил, чтобы в рай отбывать!
— Ты нас когда-то спас, а мы теперь тебя!..
— Долг-то платежом красен…
Вскочил Куколока на ноги, головою буйной потряс и тоже рассмеялся.
— Э-э! — вскричал он голосом молодецким, — Да никак я опять поумнел-то? Как Яга сказывала, так оно всё и стало: умер я да ожил опять, и голова моя садовая дурною быть перестала!
Ну, тут уже было не до охоты. Понял Куколока, что спешить ему надо очень, а то чегой-то сердце у него защемило насчёт Миловзоры. Отдал ему один из братьев своего скакуна, а другой кошель тугой с деньгами, обнялися они на прощание и пообещали друг друга в будущем навещать, после чего наш витязь умчался оттуда стремительно.
О том, как он добирался до столицы царства, мы не будем особо-то распинаться. Быстро он туда мчался, коню же понятно! И хоть голова у бедового парня более всего любовью была занята, но он и окрест успевал поглядывать и многое замечал.
Не понравилось ему увиденное, ох не понравилось!
Да и как порядочному человеку спокойным было там остаться, когда кругом разор один лишь виделся да всяческие ещё напасти. Нещадно народишко стал притесняем от боярской этой власти. Царя-то батюшки более не было? Не было. Вот они, гады, и беспредельничали да лютовали без всяких преград. В три шкуры с податных поборы они брали, и всё-то им было мало да мало…
А и как не быть малому, когда алчность да хамство по доброй воле — пороки неунимаемые. Маньяк ведь внешнею силою угоманивается, а от слабости да покорства аппетит у душ нечистых ещё пуще лишь разгорается…
Везде был слышен взрослый стон да плач ребячий, и защиты населению утесняемому не было никакой. Даже на Куколоку всяческие разбойники да чиновники покушаться пыталися, да только он от негодяев шутя отбивался, ибо сила опять в нём бурлила, подарок Великого Рьва…
Таким вот макаром на родину он и прискакал.
Ночь как раз там была, так что ни одна душа любознательная его не видала. Смотрит богатырь удивлённо — вот так дела! — дом-то их пуст-пустёхонек стоит-постаивает, двери все настежь, а внутри из обстановки и табуреточки нету. «Эх, — подумал усилок горько, — не иначе как папаня мой помер, а братья где-то в беду попали. Ишь, дом-то наш подчистую разграблен…»
Отвёл он коня боевого в конское стойло, а сам пошёл в дом и на полу улёгся. Так с седлом под головою и проспал наш Бронебой до самого до утра, ибо лето тогда как раз стояло, и погода была благодатная.
Наконец, проснулся герой ото сна липучего и почуял, что давно-то не спал он лучше. А как же иначе — в отчем дому чай не на чужбине, — так бы тут и дрых, коли бы дела не манили.
А какие у бывшего дурака дела? Хэ — вестимо, по городу родному пошататься! Спала ведь с разума его пелена мрачная, и любопытно ему сделалось, как всё привычное теперь ему глянется…
Вышел Куколока из дому, возле колодца умылся, волосы причесал и к центру города почесал. И вот же странная ерунда его заинтриговала: с кем только он ни здоровкался — ну никто его не узнавал! Куколока даже в лужу посмотрелся: может, думает, у меня с рожей какие изменения?.. Да вроде не — та ж самая мордень с лужи на него глядела.
Или всё же не та?..
Э, наконец он смекает — а ведь выражение на моей личности явно же поменялося: было оно дурнее и не придумаешь, а теперя умнее стало умного.
Ладно. Перестал наш парень здоровья знакомым желать и пошёл по улице далее. И видит он, что и народишко к центру чего-то подтягивается. Ага. Идут-бредут горожане, смеются да разговаривают.
Спрашивает он у одного малого: куда это все идут, брат? А тот в ответ ухмыляется. Нешто ты, говорит, не знаешь, что сёдни ведьму будут сжигать? Ага, добавляет с азартом, оборотиху какую-то страшную, царевну из себя изображающую…
Куколоку будто колом по кумполу вдарили. То ж Миловзора, враз он догадался! Ни хрена себе, возмущается, обвинение — на де́вицу честную навели тень!
Понаддал он ходу и, лавируя среди народу, вышел вскорости на красную их площадь. Протолкался он, покуда толпища не уплотнилася, к лобному месту поближе и видит там такую картину: на возвышении был устроен помост из дров,
