Белые, с крупными фиолетовыми ирисами. А потом еще пару маек без рукавов. Одна – цвета фуксии, ядовитая такая, прелесть, а вторая – бирюзовая, к моим тициановским волосам и дымчато-серо-зеленым глазам вообще атас. И купальник. Раздельный. Микро. Какой-то африканской каннибальской расцветки – ярко, сочно, призывно. И такое же неукротимое парео. И короткую юбчонку в складку фасона «Лолита». И на предмет неожиданных морозов – свитер от «Сислей». Серый, с трехэтажным уютным воротником шире головы, косами, вывязанными по груди, и длинными рукавами, которые не закатывают, а подтягивают вверх, чтобы они были гармошкой. Он вроде и не нужен, но мне захотелось. Он на вешалке выглядел как глиста, вытянутый, а на манекене сидел очень привлекательно. Я померила – снять не смогла, поняла, что мы не расстанемся. Роскошь какая – купить не давно обдуманную нужную вещь, а ту, что неожиданно приглянулась. Бригитта такого себе не позволяет. Еще купила тенниски в бело-розовую зефирную полоску. Ну и до кучи носки, смешные такие, на щиколотке мордочка оскаленная и ушки. Злобное, но симпатичное. Тоторо из анимешек японских. И бейсболку белую. И пляжные шлепанцы с тонкими ремешками и стеклянными бусинками. И темные очки. Вот это вообще самое дорогое. Сто восемь евро. Охренеть. Но они такие, такие… ар-декошные… форма такая волшебная, не передать. Сиреневые… нет, скорее, фиолетовые стекла, оправа тонкая металлическая в цвет. Как я без них раньше жила, не представляю.
Все, алес. Алиса готова к отъезду.
* * *
Когда самолет приземлился и мы пешочком прошли от трапа до аэропорта, было уже совсем темно, с одной стороны – редкие рыжие огоньки на горе, с другой – мрачный мрак, плотный, теплый, и где-то в нем ворочался океан, сопел и фыркал. Я села в такси, сунула в нос водителю распечатку брони с «Airbnb», машина сразу нырнула в тоннель, и уже через десять минут меня высадили не пойми где, в серой пустоте под одиноким фонарем у глухой длинной стены.
И тут же в круг неяркого света вступила высокая веретенообразная фигура. Полная женщина в трикотажных черных лосинах и растянутой, неимоверной ширины майке – Сидалия, хозяйка наших, вернее, пока только моих апартаментов. И, конечно, первое, что она спросила – почему я одна, ведь нас должно быть двое, мы и снимали студию как пара, и что случилось, и все ли у меня в порядке. Она говорила по-английски, несколько прикудахтывая, будто хлопотливая несушка. Мне не все удавалось понять в ее речи.
Успокоенная тем, что приятель мой прибудет обязательно, просто у него образовалось страшно неотложное дело и парой мы будем уже к завтрашнему вечеру, она повела меня вдоль темной стены. Оказалось, что это задняя стена дома, периодически в ней попадались двери. Сидалия довела меня до последней и отперла ее.
Внутри была та самая студия, что прельстила нас с Энди на сайте. Большая кровать, малюсенький кухонный угол, но, как говорят французы, бьен экипэ, хорошо экипированный: посудомойка и стиралка, плита с духовкой, холодильник, тостер, микроволновка. Все, что мне абсолютно не пригодится за один мой собственный и два наших общих с Энди дня. Само собой, был тут и санузел с душем, все не то чтобы крохотное, но в обтяжку. Но самое крутое, круче крутого яйца – это стена в ногах кровати. Не стена, а полное ее отсутствие. Огромная стеклянная дверь-купе от пола до потолка и от угла до угла. Если подойти вплотную, за стеклом угадывается та самая широкая терраса со столом, стульями и парой шезлонгов, на которой я собиралась пить кружками свой утренний кофе.
Хозяйка вручила мне ключи, прокудахтала, что и где находится в округе. Я ее не особо слушала – зачем, завтра сама все увижу. Потом она ушла, а я стала, как кошка, обходить по периметру свое временное пристанище.
На кухне обнаружилась бутылка красного вина, четыре небольших кругляша белого хлеба, вкусного даже на вид, и тарелка с колбасно-сырной нарезкой. Приятно, когда тебя так встречают. Не просто формально – вот вам ключ, вот вам холодильник, дальше сами, – а как гостя. Кофе был, правда, только растворимый, и сахар в маленьких пакетиках, как в кафе.
Я открыла бутылку вина, наполнила большой бокал на длинной ножке, сразу по верхнюю рисочку, чтобы потом не доливать, сгребла колбасу и хлеб и вылезла на террасу. Включать здесь свет было ни к чему, хватало того, что падало из комнаты. Не слишком яркий, приглушенный, оглушенный необъятной ночью свет дотягивался лишь до перил террасы, дальше высовывать нос не рисковал. Еще бы – за невысокой деревянной оградкой не было ничего. Мира не существовало. Был только клубящийся мрак, полный неясных шорохов и незнакомых запахов. Так бывает в лесу. Буду думать, что плыву над таинственным чернолесьем.
Я сидела там долго, слушая сложную мелодию ночной тишины, попивая сухое, самую чуточку сладковатое, с растворенным в нем солнцем вино и отламывая хрустящую корку хлеба. Потом пошла спать. Штору я задергивать не стала. Пусть, когда я проснусь, будет ослепительный день.
Бунт Алисы
Солнце сверкало так, будто пыталось прожечь мне веки. Я заворочалась в ворохе подушек и покрывал, пытаясь зарыться поглубже, спрятаться от всепроникающего света. Но тут же подумала: «Какого черта? У тебя только один день. Вставай, Алиса, тебя ждут великие дела!» И отверзла очи.
Из кровати я видела только небо – безбрежную голубизну, едва тронутую полупрозрачными облачками. В самой середине залитого голубым «экрана» торчало непонятное сооружение – высокое, черное против солнца. То ли пожарная каланча, то ли какой недострой. Скорей же на террасу!
Я окинула взглядом принадлежавший мне пейзаж и обалдела. Гора уходила вниз неспешно, некруто, и прямо подо мной был бассейн. Большой пятидесятиметровый бассейн олимпийского формата. Та хреновина, что пробудила мое любопытство, оказалась вышкой на дальнем конце этого самого бассейна. Высоченной, метров десять или двенадцать, с тремя площадками для прыжков в воду. Только никакой воды в чаше бассейна не было. Ни капли. Это был мертвый, заброшенный уже давно, не первый год, бассейн. Тумбочки для ныряния обросли кустами, а из кафельного выщербленного пола местами торчат деревца с меня ростом. Вот это да! А на сайте про эту заброшку ничего сказано не было. Ай-ай-ай…
Бригитта во мне сразу возмутилась и уже потянулась к телефону, чтобы высказать свое недовольство хозяйке: «Об этом же предупреждать надо, что вид будет хоть и в сторону океана, но вы его не увидите, зато будете любоваться развалинами неисторического прошлого!» Но Алиса тормознула ее: «Да брось ты, прикольно же, пошли позырим, че там. Часто ты по заброшенным бассейнам ползаешь?» Я натянула свои суперские джинсы с ирисами, ядерно-розовую майку, бейсболку, тенниски и, главное, очки и отчалила в свою первую экспедицию.
Я обползала и обфотографировала его весь. Я спускалась вниз в душевые и раздевалки, на заднице сползла в чашу, а потом с мелкоты на четвереньках по полукруглому спуску – на глубину. Для давней заброшки здесь было на удивление чисто. Да, борта были расписаны картинками – пловцами в ластах, рыбами, спрутами и нечитаемыми руноподобными граффити, – на дне валялись выпавшие откуда-то кирпичи, была покоцана плитка, валялся древесный мусор, но никаких битых бутылок, банок из-под пива и, извиняюсь, следов человеческой жизнедеятельности. Культурная такая заброшка. Но очень грустная.
Как-то на просторах «Ютьюба» попался мне документально-фантастический фильм «Сколько-то там лет после людей». Вот человечества уже нет, и всякая хурда человечья, родимые пятна цивилизации – дома, машины, корабли – потихоньку разрушаются. Сами собой. Природа неспешно съедает их, облизывает, откусывает, пробует и заглатывает. Вот здесь как раз так. Кусты и деревья постепенно ломают и пожирают этот бассейн. Лягушатник, где когда-то плескалась малышня, собрал лужу дождевой воды, в ней, едва шевеля хвостами, плавают тритоны среди тонких волосин водорослей. Какие-то мелкие птички возмущенно чирикают на меня из зарослей, что частой сетью оплели каменные скамейки: «Не нарушай наш покой! Прочь! Твое время истекло!»
Я залезла в будку возле вышки. Наверное, тут был пост спасателя, наблюдавшего за порядком через низкое длинное окошко. Начал накрапывать меленький дождичек. Я сидела в будке, передо мной свисала с вышки и едва покачивалась
