должны двигаться дальше. Почему мы должны верить в то, что не может быть научно доказано? Вера в Бога, утверждает Докинз, подобна вере в Санта-Клауса и Зубную фею. С возрастом вы вырастаете из этого.
Это похоже на аргумент школьника, случайно встрявшего в разговор взрослых. Выглядит это столь же дилетантски, сколь и неубедительно. Нет никаких серьезных эмпирических доказательств того, что люди относятся к Богу, Санта-Клаусу и Зубной фее как к сущностям одной и той же категории. Я перестал верить в Санта-Клауса и Зубную фею, когда мне было около шести лет. Будучи в течение нескольких лет атеистом, я открыл Бога в восемнадцать и никогда не рассматривал это как возврат в детство.
Если довольно упрощенный аргумент Докинза хоть сколько-нибудь правдоподобен, он требует проведения реальной аналогии между существованием Бога и Санта-Клауса, чего явно не сделано. Всем известно, что люди не относят Бога к той же категории, что и эти детские верования. Докинз, конечно, утверждает, что и то и другое – несуществующие объекты. Но здесь мы наблюдаем элементарную путаницу относительно того, что является выводом, а что предпосылкой аргумента.
Для начала Санта-Клаус и Зубная фея – не придуманные детьми идеи. Эти мифы навязываются взрослыми, даже если сами дети этому подыгрывают. Докинз считает, что вера в Бога есть нечто, навязанное детям тираническими взрослыми, поэтому ее следует отвергнуть. Однако невозможно, исследуя историю атеизма в XX веке, не заметить, что в Советском Союзе и некоторых других атеистических государствах действовала именно такая модель навязывания идей. Отчаявшись убедить людей в правоте атеизма, советская власть в конце концов стала насаждать его принудительными мерами[236].
Так, в июле 1954 года Коммунистическая партия Советского Союза приказала усилить пропаганду атеизма в школах, так как вера в Бога все еще не была уничтожена ни аргументами, ни силой. Единственным вариантом оставалась программа агрессивной идеологической обработки детей. Советские школьные учебники постоянно твердили о пагубности религии, используя такие лозунги, как: «Религия – это фанатичное и извращенное отражение мира» или «Религия стала средством духовного порабощения масс». Встревоженная живучестью религии, партия постановила, что «преподавание таких школьных предметов, как история, литература, естествознание, физика, химия и т. д. должно быть пропитано атеизмом». Но все, что в итоге удалось сделать, – заложить основу для массового возрождения веры в Бога после распада Советского Союза в 1990-е годы.
Следуя логике самого Докинза, должны ли мы отсюда заключить, что атеизм дурен, аморален, неправдоподобен, что это бессмыслица, которую приходится навязывать детям, потому что иначе они никогда бы в нее не поверили? Нет. Злоупотребление идеей на институциональном уровне не дискредитирует ее, будь то идея атеизма, теизма или демократии.
Временами, увлекшись антирелигиозной риторикой, Докинз с пугающей легкостью переходит от «это не может быть доказано» к «это ложно», по-видимому, не замечая логических нестыковок в своих рассуждениях. Рассмотрим, например, его ответ на дебатах в 1999 году, посвященных теме «Убивает ли наука душу». На вопрос аудитории, может ли наука предложить утешение так же, как это делает религия – например, в ситуации смерти близкого друга или родственника, он ответил: «Тот факт, что религия может утешить вас, разумеется, не делает ее истиной. Вопрос о том, хочет ли человек утешаться ложью, спорный»[237]. Докинз легко соскальзывает от утверждения «способность утешать не делает религию истиной» к утверждению «религия ложна». Сейчас этот вывод для самого Докинза, наверное, уже естественен, учитывая его глубокую неприязнь к религии. Тем не менее его нельзя назвать логически обоснованным. Умозаключение «поскольку А не доказано, А – ложно» не является логически верным. В других случаях, однако, отсутствие доказательств нисколько не останавливает Докинза. Например, размышляя о его идее мемов, мы увидим, что существование этих гипотетических объектов так и осталось недоказанным – мало того, по всем признакам, в действительности они не существуют. Однако Докинз, очевидно, верит в мемы.
Убеждение Докинза, что вера слепа, пронизывает многие его критические замечания в адрес религии, поэтому оно нуждается в тщательном изучении. Рассмотрим одно из высказываний о природе веры чуть подробнее. Во втором издании «Эгоистичного гена» Докинз предлагает абсолютную дихотомию между «слепой верой» и «неоспоримыми общедоступными доказательствами»: «Но что такое вера? Это некое состояние ума, заставляющее людей верить во что-то – неважно, во что, – при полном отсутствии подтверждающих данных. Если бы имелись надежные доказательства, то вера как таковая была бы излишней, так как эти доказательства убеждали бы нас сами по себе»[238]. Применительно к естественным наукам такой взгляд на соотношение доказательств и убеждений несостоятелен: Докинз не проводит критически важного различия между «полным отсутствием подтверждающих доказательств» и «отсутствием полностью подтверждающих доказательств».
Например, вспомним современные споры между космологами о том, породил ли Большой взрыв единственную вселенную или серию вселенных (так называемую мульти-вселенную)[239]. Я знаю много выдающихся коллег-ученых, которые поддерживают первый подход, и не менее выдающихся коллег, поддерживающие второй. И то и другое является реальным выбором мыслящих и информированных ученых, которые принимают свои решения на основе имеющихся доказательств и убеждены (но не могут доказать), что именно их интерпретация верна. Этот процесс, как ни жаль, совершенно не соответствует смелому утверждению Докинза: «Если бы имелись надежные доказательства, то вера как таковая была бы излишней, так как эти доказательства убеждали бы нас сами по себе». Наука устроена иначе[240].
В строгом смысле слова термин «доказательство» применим только к логике и математике. Мы можем доказать, что 2 + 2 = 4, так же как можем доказать, что целое больше части.
Физик-теоретик, а впоследствии теолог Джон Полкингхорн настаивает, что в науке, как и в религии, главная проблема состоит в том, можно ли считать то или иное убеждение обоснованным или оправданным[241].
Ни наука, ни религия не питают надежд на логически неотразимые доказательства, которые мог бы отрицать лишь глупец. Никто не может избежать некоторой степени интеллектуальной неуверенности, и отсюда возникает необходимость не только в смелости, но и в осторожности в поисках истины. Факты и интерпретации переплетаются в неизбежном круговороте. Даже наука не может полностью избежать этой дилеммы: теория интерпретирует эксперименты, эксперименты подтверждают или опровергают теорию.
Есть веские основания полагать, что научная теория (или религиозная вера) оправдана, даже если не дотягивает до доказательств столь же строгих, каких мы ожидаем от логики или математики. Однако при дальнейшем размышлении мы понимаем, что строгие доказательства на самом деле и ограничены этими довольно узкими сферами [логики и математики].
Важно понимать, что вероятность и истина – не одно и то же. Занимаясь научными наблюдениями,
