А после уедем навсегда. Далеко-далеко. Классно, правда?
Не дождавшись ответа, мама встала и прошлась по комнате.
– О-о-о! А это у нас что такое? – Она взяла картину с подоконника. Вова совсем забыл о ней и не сразу понял, откуда она взялась. – Опять эта дикость. Видишь, в каких условиях мало`му жить приходится.
– Поставь на место! – Бабушка незаметно оказалась в детской и теперь стояла, уперев руки в бока.
Она больше не была маленькой. Ее взгляд. Выражение лица. Вова ни за что на свете не захотел бы, чтобы она так на него смотрела. Мама медленно поставила картину и сбила при этом гроздь рябины – та шлепнулась на пол, и ягоды покатились градом.
– Ой, – хихикнула мама.
– Вова, – прошептала бабушка. – Выйди, пожалуйста, погулять.
Мама рассмеялась.
– Да, Вовка, выйди на улицу. Нам с бабулей нужно кое-что обсудить.
Вова побрел в коридор. Он подумал: «А что, если сейчас просто упасть, закрыть глаза и уснуть, прямо на полу у их ног? Притвориться мертвым, а может быть, правда умереть».
Он сунул ноги в ботинки, которые покупали на вырост с бабушкиной пенсии. Они были велики, и их даже расшнуровывать не нужно. Надел куртку. Взял свою катану и вышел.
На улице сыпал снег. Теперь Вова заметил, что сосед почти починил забор – не хватало только двух штакетин с края.
Вова позвал.
– Лапки! Лапки! Где ты, малыш?!
Но кот не появлялся.
Прошло несколько секунд, и начала кричать бабушка. Слов Вова не разобрал, но крик этот заставил его выскочить со двора на дорогу.
Он был возле машины, когда закричала мама.
Машина стояла довольная. Она смеялась. Ее круглые глаза с усмешкой смотрели на Вову, а бампер и решетка радиатора хищно скалились.
«Ты мой, Вова.
Думал, что можно спрятаться? Жить просто так, не обращать на меня внимания. Но я всегда буду с тобой.
Я везде».
К крикам бабушки и мамы примешался новый голос. Он походил на отрывистый лай какого-то зверя, не собаки, но чего-то похожего.
Дядя Ильшат.
Новый папа.
Вова поднял меч, ударил по капоту.
Машина закричала.
Раздался пронзительный вой сигнализации, и Вова тоже заорал, только чтобы ничего не слышать. Он бил раз за разом по капоту, по крылу, по боковому зеркалу. Остановился он, лишь когда палка с треском разломилась, оставив в руках обмотанную изолентой ручку.
Машине тоже досталось. Зеркало отвалилось, а на капоте красовалось несколько вмятин, в которых начала трескаться краска.
И, Вова был в этом уверен, больше она не улыбалась.
В соседских окнах появились лица. Мальчик, все еще сжимая рукоять меча, взглянул на свой дом. Как раз вовремя.
С крыльца на него летел дядя Ильшат. Распахнутая дубленка развевалась, как плащ, рот был разинут, руки тянулись к Вове, чтобы схватить, смять его.
Вова побежал. Но не по дороге: там он был бы легкой мишенью. Вместо этого он кинулся к соседскому дому. Туда, где не хватало двух штакетин.
Промчался мимо самого` дяди Миши, который высунулся из предбанника, за дом.
Там, в углу участка, под навесом лежала куча дров. Вова вскарабкался на нее, перевалился в соседний двор. Пробежал его насквозь, к калитке. Распахнул ее и, оказавшись на другой улице, бросился наутек.
Он ничего вокруг не замечал. Остался только стук сердца, только срывающееся дыхание, только снег, застилающий глаза.
Он остановился, когда понял, что дальше бежать не может. Немного отдышавшись, он осмотрелся. За ним никто не гнался.
Оказывается, он прибежал почти что в центр поселка, на улицу Энгельса, и был в нескольких шагах от дома Гены.
«Зайти к нему», – пришла в голову спасительная мысль.
Но нет. У Гены его будут искать в первую очередь.
Тем не менее Вова свернул во дворы двухэтажных домов, лишь бы не торчать у всех на виду. Он оказался возле площадки, откуда утром слышал смех Ссыкача. Того, к счастью, не было. Да и никого вообще не было.
Темные окна таращились на Вову. Лишь в одном из них горел тусклый свет. Мальчик хотел уже пойти дальше, когда взгляд задержался на двери подъезда. Он знал, что там на втором этаже было две квартиры. Одна уже несколько лет стояла пустой, а во второй жила старуха, которая едва передвигалась с помощью двух палок. Она часто кричала в окно на детей, если те принимались лазить по деревьям. Можно спрятаться там, возле ее двери.
Вова вошел в полумрак. Синяя краска на стенах была изрисована и исписана. Мальчик не хотел вглядываться в эти рисунки. Он боялся, что там, где-нибудь среди выцарапанных ножом оскорблений, среди выведенных чернилами рисунков, он увидит Волчка. Ведь почему бы ему не ждать Вову и здесь?
Мальчик поднялся по лестнице, стараясь не отрывать взгляда от ботинок. Возле пустой квартиры стояли порожние бутылки и ужасно воняло.
«Только бы никто сюда не пришел».
Вова сел на последнюю ступеньку и стал глядеть в окно между пролетами.
На то, как медленно и беззвучно падал снег. На голое дерево, которое едва покачивалось и убаюкивало.
То, что осталось от меча, он положил рядом. Хотелось плакать, но слез не было. Глаза слипались. И когда он их закрывал, ему виделось прошлое лето. Веселая бабушка, папа, который еще не стал черным пугающим силуэтом, мама, которая не пропала в Москве, прислав вместо себя кого-то другого, только похожего на нее.
Он открывал глаза и снова оказывался на холодной бетонной ступеньке в подъезде. Закрывал – и сидел на кухне, мама варила компот, а папа рисовал для него черепашек-ниндзя. Наконец ему больше не захотелось открывать глаза.
Вова проснулся от холода. В бок что-то кололо – он с трудом вытянул из-под себя рукоять меча. Света из окна падало ровно столько, чтобы можно было рассмотреть само окно. Вова с трудом поднялся, держась за перила. Зубы стучали, спину было не разогнуть. Медленно, тяжело переставляя ноги, он спустился по лестнице. Потом долго еще пытался открыть подъездную дверь, на секунду испугавшись даже, что она не поддастся и он останется здесь навсегда.
Наконец он вышел на улицу и ахнул. Снег валил плотной стеной, через которую почти ничего не было видно. Падал он отвесно, но временами порывы ветра заставляли его кружиться и плясать. Потом он снова успокаивался, ложился на землю, застилая ее сугробами.
Оказалось, еще не слишком темно. Мальчик проспал, наверное, всего час-другой, но зимние дни
