коротки, а этот уже заканчивался.
Вова прошелся по глубокому снегу и быстро устал. Куда идти? Что делать?
Больше всего хотелось просто сесть и громко разрыдаться так, чтобы кто-нибудь из взрослых услышал его, пришел на помощь и все решил за него. Взрослые ведь это умеют. Должны уметь. Но вокруг не было взрослых – только две крупные птицы сидели на перекладине качелей и с интересом глядели на мальчика.
Вова опять подумал о Гене, но тут же отмел эту мысль. Там ведь его мама, а она сразу возьмет Вову за шкирку и потащит домой. В этом сомневаться не приходилось.
Внезапно он вспомнил.
Хижина!
Ведь никто, кроме него и Гены, не знал, где она находится. Идти туда недалеко, там есть стены и крыша. Там даже спички есть. Можно разжечь костер и согреться. В Хижине его никто не найдет. А Гена будет носить еду, если придется долго прятаться.
Вова пошел к мосту. Это был единственный выезд из поселка, со всех сторон окруженного лесом.
Мальчик шел осторожно, медленно пробираясь по снегу. Прежде чем выйти на очередную улицу, он выглядывал из-за забора, проверяя, не ждет ли там его дядя Ильшат. Шел он, казалось, целую вечность, а когда наконец добрался, уже темнело.
Перед мостом зажегся фонарь, в воздухе возник конус света, полный золотых снежинок. За ним еще различалась дорога, но она быстро терялась, прячась за завесой снега и темноты.
«Скоро ее засыплет, и все мы будем здесь заперты».
Вова прошел под фонарем и только на середине моста остановился и отыскал надпись, которую он когда-то выцарапал на перилах. Буквы были большими, такими, чтобы любой, кто въезжает или идет в поселок, мог прочитать.
Надпись гласила:
«СЕМЕН ССЫКАЧ ЛОХ».
Сверху на перилах лежала снеговая шапка. Мальчик немного примял ее и обломком катаны вывел слово «Вова». Потом глубоко вздохнул и пошел прочь из поселка. Снег быстро заметал его имя и одинокую цепочку маленьких следов.
Сразу за мостом дорога раздваивалась. Широкая часть шла прямо, до города. При хорошей погоде ее было видно до самого горизонта, где она загибалась вверх, прежде чем исчезнуть. Лес этой дороги не касался, оставаясь на обочине.
Зато другая дорога – направо – принадлежала лесу.
Она была узкая, она петляла, как будто те, кто ее прокладывал, не решались срубать деревья и обходили их. Голые ветки пытались заслонить небо. А если идти к дому Ведьмы, то слева тянулся глубокий овраг – яма, полная колючих кустов, мертвых трухлявых деревьев и темноты. Даже летом в солнечный день там было темно и сыро и каждому становилось понятно, что кто-то там прячется, ждет, чтобы какой-нибудь неосторожный ребенок свалился к нему в овраг.
Вова засомневался. Идти туда, в эту непроглядную темень, ему больше не хотелось. Что, если просто отправиться в город? Или вообще вернуться и заночевать у кого-нибудь. А может, все уже закончилось и дядя Ильшат уехал?
Мальчик повернулся к поселку и даже сделал несколько шагов, когда справа от моста, над почти отвесным берегом реки, что-то показалось.
Вова решил сначала, что это маленькое животное, кошка, собака или заяц, но эта штуковина поднималась выше и выше, и Вова понял, что это голова. За ней показались широкие плечи с меховым воротником. Свет от фонаря падал ей на спину, отчего она была полостью черной, без единого просвета.
Кто-то выполз на дорогу.
Фигура долго лежала в снегу. Вова даже подумал, что она и вовсе не поднимется.
Потом вскочила – резко, как будто ветер подхватил ее.
Миг – и она оказалась на ногах.
От ветра, от снега, от темноты, от того, что все плыло перед глазами, Вова не мог понять, кто или что это такое.
Он стоял, завороженный фигурой, но откуда-то из самых глубин памяти поднималось имя. Вова зажмурился и отогнал его, а когда через миг открыл глаза, то понял, что это дядя Ильшат. Широкие плечи, меховой воротник. Лица не видно, но все понятно и без этого.
Фигура пошатнулась, неловко взмахнув руками, а потом вдруг быстро направилась к Вове.
Мальчик побежал.
По сторонам мелькали ветки. Казалось, что это длинные руки пытаются его сцапать.
Лес расступился. Справа от дороги поднялся Ведьмин дом.
«Туда кто-то въехал, – вспомнил Вова. – Там можно попросить помощи».
Мальчик добежал до калитки. Свет в окнах не горел.
Там никого.
Ни сына Ведьмы, ни еще кого-нибудь.
Никто не поможет.
Вова застонал. Он схватился за калитку и потряс ее. Та не поддавалась.
Обернулся.
Цепочка следов терялась в темноте среди деревьев. Преследователя не было.
Вова глубоко дышал: каждый вдох давался с трудом, а выдох превращался в рыдание.
– Вова-а-а! – откуда-то издалека послышался голос бабушки.
Мальчик хотел крикнуть в ответ, но воздуха не хватало, а набрать его побольше не получалось.
Дядя Ильшат не показывался, но мальчик чувствовал, что тот идет за ним, пробирается через глубокий снег.
И спрятаться было нельзя. Куда бы Вова ни пошел, его выдадут следы.
А если обойти Ведьмин дом вокруг? Дядя Ильшат пойдет следом. Можно сделать петлю, вернуться в поселок. Вова будет стучать в каждые ворота, кричать, звать на помощь. И кто-нибудь его спасет.
Вова двинулся вдоль забора, держась за него рукой, чтобы не свалиться от усталости.
Он добрался уже до стороны, которая выходила к полю, и снова услышал крик.
– Вова-а-а! – на этот раз голос вроде мамин.
Он почувствовал, что помнит этот крик, он уже слышал его однажды. И вдруг понял. Тот сон, после смерти папы. И голос. С чердака. Или из-под кровати.
Он обернулся на голос и заорал бы, если б мог.
Дядя Ильшат был совсем рядом, шагах в двадцати. Он медленно полз прямо по Вовиным следам, низко пригнувшись к земле.
– Во-о-ова! – позвала его бабушка.
Вова.
Вова.
Вова.
Вова.
Это не слова – это просто кровь стучит в висках.
Вова ухватился за забор и попытался перелезть. Повторить то, что уже делал недавно, – пробежать двор насквозь, открыть изнутри калитку и выскочить на дорогу. Он уже готов был подтянуться, когда кое-что увидел. Вернее кое-кого.
Из окна второго этажа на него смотрел мальчик.
Мертвый мальчик.
Мальчик, украденный.
Убитый Ведьмой.
Мальчик из сотен жутких рассказов об этом доме. Лицо его было белое, рот распахнут, словно бы в
