«Сега».
Может быть, какая-то новая приставка, еще лучше?
Входная дверь открылась, и сразу повеяло холодом. Лапки выпустил когти и вцепился Вове в руку.
– Вовка-а-а! Ты тут? – послышался голос мамы. Она прошла на кухню. Ее каблуки копытами стучали по доскам пола. – А-а-а, нет: тут у нас наша праведница сидит! Во-о-овка! Вот ты где!
Мама появилась в дверном проеме, все так же в шубе и сапогах, с которых на пол стекал тающий снег.
– Ну как, нашел подарок? – Она скривилась, глядя на Лапки. – А этот гад что тут делает? Кот должен на улице жить. Да и у Ильшата аллергия на эту дрянь.
Вова шагнул назад, когда из-за маминой спины появилась фигура в дубленке. Ботинки мужик тоже снимать не стал.
– Кошак вам весь дом зассал, а вы сидите, нюхаете, – продолжила мама.
– Он в лоток ходит, на песок, а больше нигде не писает, – ответил Вова. Ему хотелось спросить о «Сеге», просто так, на всякий случай. Убедиться, что ее нет и не будет, и больше не мучиться.
– Это ты принюхался уже. Ильшат, как зашел, сразу сказал: «Кошаком воняет». Как вы тут с бабкой-то живете? Совсем опустились.
Вова не нашелся что ответить; он ждал, что сейчас зайдет бабушка и все уладит. Заставит их разуться, заставит их быть не такими громкими, заставит… заставит их уйти.
– Ну что недоволен? Ждал сюрприз? Вот он! – Мама кивнула на стол. – Открой. Загляни.
Вова подошел и одной рукой (в другой он все так же держал кота) попытался открыть коробку. Он потянул крышку вверх, и она начала рваться.
– Э-э-э! – громко сказал дядька. – Ты че творишь! Осторожней, а!
Мама бросилась к Вове, подхватила коробку и достала оттуда какую-то черную штуку.
– Знаешь, что это? ПО-ЛА-РО-ИД!
Она выжидающе смотрела на Вову, и он улыбнулся, только для того, чтобы ее не расстраивать. Он не знал, что это.
– Ни у кого в этой помойке такого нет.
Мама потянула что-то сверху – штуковина раскрылась и стала похожа на череп или на звериную морду. Снизу вытянутая, чуть приоткрытая пасть. А сверху глаза.
– Встань-ка здесь, возле ковра. Улыбнись!
Мама поднесла «По-ла-ро-ид» к лицу, спряталась за ним, словно надела маску.
Вова узнал эту морду. Это был все тот же старый знакомый. Черный, с разинутой пастью.
Мальчик устало улыбнулся.
Вспышка ослепила его, кот вырвался и в панике бросился прочь из комнаты, но мужик ловко, как обезьяна, схватил его за шиворот. Вова не успел опомниться, как тот уже скрылся в коридоре, хлопнул входной дверью и снова оказался рядом с мамой.
– Кошак на улице жить должен, да? – спросил он у Вовы. Из носа у него торчали толстые, блестящие в свете лампочки волосы.
– Там холодно, – сказал Вова. – Он замерзнет, или собаки его…
– Глупости, – перебила мама. – Он дикий зверь, ему на улице лучше, а ты о нем не думай. Ты посмотри, что получилось!
Она показала Вове бумажный прямоугольник, на котором мальчик узнал себя вместе с Лапки. Изображение проявлялось, как будто медленно выплывало из грязной, темной лужи. Вове вспомнилось, что в каком-то фильме он видел мертвого человека, утопленника, плывущего в мутной воде.
– Классно же? – спросила мама. – В школе завидовать будут. И знаешь во сколько он нам обошелся? Ни-ско-леч-ко! – добавила она громко. – И все потому, что Ильшат нужных людей знает. У них таких штук полно. А еще мы вкуснятины привезли. Колбасы! Настоящей, не той, что у вас здесь продают. – Мама достала откуда-то палку, всю в огромных, похожих на прыщи белых точках.
Вова не любил колбасы, никакой, кроме докторской, и от одного вида вкраплений жира его затошнило.
Слишком много всего происходило. Это ведь просто сон, сказал он себе. Не может этого быть. И это не мама. Наверное, это опять что-то пришло ко мне в кошмаре. Проснуться не удавалось. Вместо этого, наоборот, он почувствовал, что сейчас упадет и заснет.
«Мне нужно прилечь», – подумал он и пошел к себе в комнату, не слушая маму, которая продолжала говорить без остановки. Перед глазами все плыло, и, косясь на маму, мальчик понимал, что это в самом деле какой-то зверь. В рыжей шубе.
Зверь, стоящий на задних лапах.
Дорогу ему загородил дядька, имени которого Вова уже не помнил. Пахло от него странно – чем-то вроде мокрых гниющих листьев.
Вова нырнул ему под руку и почти вбежал в свою комнату.
– Ты куда? Уважение к матери нужно иметь.
По полу снова застучали каблуки.
Вова сел на край кровати. Мама вошла следом, упала рядом с ним и обняла. Рыжая шуба, которую мама так и не сняла, щекотала Вовину щеку, и он немного отодвинулся, потому что это прикосновение было неприятно.
– Ничего, Ильшат. Жили одни, вот он и распустился, – сказала мама.
Новый мамин знакомый уже стоял рядом и выглядел так, словно готов был пустить в ход огромные волосатые кулаки.
– Вова, ты должен быть вежливым. Хорошо?
Мальчик кивнул, надеясь, что мама оставит его в покое.
– А еще я хочу, чтобы ты называл его папой.
Вова вздрогнул. Ему показалось, что кто-то, наверное дядя Ильшат, ударил его прямо в лицо. Перед глазами вспыхнуло красным.
Папа.
Вспомнился один из последних вечеров. Папа стоял возле яблони. Вова сидел в траве и катал железный танк без одной гусеницы, потом вдруг, будто не по своей воле, поднял глаза на отца.
Папа оказался просто черным силуэтом на фоне красного закатного неба.
Словно кто-то взял и вырезал его из ослепительно яркой картинки, оставив вместо него пустоту.
Сам не зная почему, Вова тогда расплакался. Как будто знал, что неделю спустя папа умрет. В самом деле сделается этой пустотой. Черной фигурой, которая быстро вбирала в себя воспоминания об отце.
Сейчас Вова не плакал. Он безучастно смотрел на дядю Ильшата, и ему пришла болезненная мысль. А ведь этот страшный человек в самом деле как-то связан с папой. Он был неуловимо похож, как может быть похожа на оригинал злая карикатура. Как будто все воспоминания и о папе-человеке, и о том силуэте, и о Волчке, и обо всем-всем-всем смешались, исказились, испортились и из них появился этот дядька.
– Ну скажи. Па-па. Па-па. Па-па. Скажи, пожалуйста, – говорила мама.
– Папа, – пробормотал Вова, едва шевеля губами.
Мужчина улыбнулся. Снова блеснули золотые зубы.
– Вот молодец, – сказала мама. – Мы с папой поживем немного здесь, пока все не уляжется. Потом заедем в Москву на пару дней.
