опускает глаза.
— Правда? — зачем-то переспрашивает она и ерзает у меня на коленях.
— Кажется, я еще ни разу тебя не обманул, — отвечаю жестко.
Она замирает в моих руках, а я с удивлением понимаю, что продолжаю гладить ее по спине.
— А ты реально пошла спасать кота?
Она кивает.
А я понимаю, что вот прямо сейчас я удивлен.
Я уже давно ничему не удивляюсь. И ничего не боюсь.
Но эта Аглая прямо сейчас меня удивила. Золотая пай-девочка, успешная блогерша и кошки. Не породистые и не дорогие. А самые обычные, бездомные, ломанные и битые.
Она помогает в приюте. И не просто отстёгивает бабки. А сама волонтерит. Приходит и помогает с животными. И даже видосы не записывает об этом. Я прошерстил ее странички в социальных сетях. Уверен, что не пропустил бы такие видео. Значит, их там нет.
То есть она это делает не для пиара. А для себя и для них.
Это что-то новенькое.
И это что-то дорого стоит для этой богачки. Девчонка реально переживает за животных. Одна «бусинка» чего стоит. Пять минут общения, а она ей имя дала и потребовала забрать с собой!
И тогда ее глаза горели уверенностью и праведным гневом. Она ради того котенка готова была мне глотку перегрызть.
Да, Аглая!
Со странной смесью удовольствия и трепета поглаживаю ее по спине.
Ты меня удивила. А я уже давно ничему не удивляюсь!
Глава 24. Аглая
Паника медленно отступает.
Заледеневшие ладошки согреваются.
А мое тело мелко трясется от успокаивающе-возбуждающих поглаживаний Грозного.
Неуклюже ерзаю на его коленях. Стараюсь отстраниться и не знаю как это сделать.
Я же сама запрыгнула к нему на колени. Вот как теперь вернуться обратно?
Замираю и прислушиваюсь к себе.
Сама себя не понимаю. Меня же раздражает Грозный. И пугает.
Но сейчас. Когда эти двое пытались меня похитить, увезти к Амирову мне стало реально страшно.
И этот страх совершенно не такой, как рядом с Грозным.
Звучит. Как бред.
Но это реальные разные ощущения. Я уже поняла, что Грозный не причинит мне вреда. Даже если реально скрутит и засунет в багажник, он не ударит, не убьет, не изнасилует. Я уже поняла, что он солдафон. Но при этом он человек чести. Со своими установками, которые он не нарушит.
А эти…
Меня передергивает. Эти могут и убить. А Амиров, кажется, не собирается возвращать меня как невесту. Он собирается отомстить. И это пугает до дрожи. Я нужна ему живая только до определенного момента. Про здоровую никто не говорил.
Чувствую, как под моими ладошками размеренно бьется большое мужское сердце. И это так странно… потому что мое частит и срывается в галоп. А его бьется размеренно и ровно, как метроном.
Задыхаюсь от волнения и судорожно втягиваю носом воздух.
Вместе с воздухом в меня проникает насыщенный аромат терпкого парфюма и запах мужского тела. Это не пот, это что-то естественное, терпкое и сводящее с ума. Такое, которое хочет вдохнуть еще и еще, уткнуться в его шею и дышать.
Кровь огненной волной растекается по телу, моментально согревая застывшее тело.
— Отпусти меня, пожалуйста, — хриплю я и неловко пытаюсь соскользнуть.
Вскипевшая за секунды кровь бьется в висках, окатывает низ живота и обжигает промежность. Между ног становится нестерпимо горячо и… приятно.
Что это? Я такого никогда не испытывала и это меня пугает.
Ладони Грозного на моей спине замирают. Не гладят, касаются едва весомо, но не отпускают.
— Я… — задыхаюсь от настойчивого и такого приятного запаха.
— Давай избавим тебя от этого, — его голос звучит хрипло. А обжигающе горячая ладонь ловит мою руку.
Его длинные пальцы сжимают мое запястье, опаляя кожу и заставляя рассыпаться испуганные мурашки.
— Что?
— Это украшение, — он выше поднимает мою руку с наручником, — его надо снять.
— а, да, — киваю рассеянно.
И слежу, как Грозный достает откуда-то какую-то скрепку или булавку и моментально расстегивает наручники.
— Спасибо, — неуклюже пытаюсь перелезть на свое место.
— Пожалуйста, — отвечает он и подхватывает меня за талию.
Замираю. Его ладони берут меня в кольцо. Сжимаю талию, приподнимают и переносят.
Вот это сила! Даже не напрягаясь, он пересаживает меня с себя на пассажирское сиденье.
В полной тишине Грозный заводит машину, а я быстро пристёгиваюсь.
Отворачиваюсь к окну и пытаюсь осмыслить произошедшее. Что это было? Почему мое тело так отреагировало? Почему до сих пор горит кожа на запястье и на талии, если он едва ее коснулся?
Это ненормально. Это что-то неправильное.
И молча ехать домой тоже неправильно.
Закрываю глаза и закусываю губу.
Кажется я уже смирилась с обратной дорогой домой. Но нет! Я не должна. Иначе я похороню свою мечту, свою свободу. Я не должна поддаваться. Надо найти какой-нибудь выход.
Обреченным взглядом скольжу вокруг себя.
Опостылевшая мне машина, темный салон, тонировка и Грозный за рулем.
Рядом нет ничего, чтобы могло мне помочь.
Осторожно кошусь назад. Может на заднем сиденье есть что-то…
Замечаю на заднем коврике аллюминевую банку с лимонадом.
То что надо!
Перегибаюсь и подхватываю ее.
— Куда ты7 — рычит Грозный и пытается вернуть меня на место. Но я уже успела ухватить банку.
Пока «неуклюже» пытаюсь вернуться встряхиваю банку еще пару раз для надежности.
— Пить хочу, — отвечаю и дергаю за небольшое аллюминевое колечко.
— Осторожнее, она давно так…
Договорить Грозный не успевает, потому что темная струя вспененной колы бьет прямо ему в лицо. Пенный бурлящий напиток заливает мужчину с головы до ног. Сладкие потоки стекают с приборной панели и лобового стекла.
— Блядь! — рычит Грозный и от звука его голоса у меня внутри все замирает.
Кажется, меня сейчас будут убивать.
— Извини, — шепчу испуганно. И сейчас я не притворяюсь. Потому что в мгновенно темнеющем взгляде я вижу только жажду убийства и больше ничего. — Я не хотела.
Облизываю пересохшие губы и дергаю ручку на двери.
Сейчас я готова выйти из машины на полной скорости. Потому что темный яростный взгляд не обещает мне ничего хорошего. Кажется. В этот раз я переборщила.
Глава 25. Аглая
Грозный молчит, яростно сжимая руль мокрыми ладонями.
Темные ручейки стекают по его лицу, срываются с подбородка на грудь, оттуда на бедра и впитываются в подушку сиденья.
Мама!
Его ноздри яростно трепещут.
Он прикрывает глаза и шумно вдыхает. Поворачивается к дороге и медленно выдыхает.
Я боюсь пошевелиться, боюсь издать какой-нибудь звук.
Так и замираю с открытой банкой.
— Выходи! — рычит Грозный, стоит нам свернуть к
