Книга Фараон - Карин Эссекс

Шорох шелковых юбок, позвякивание драгоценных украшений. Вот что должен будет услышать Антоний, когда женщины приблизятся к нему. «Если бы это была я! — подумала Клеопатра. — Если бы это я была источником очарования и удовольствия, способным воспламенить этого отважного вождя!» Но мужчина, долгие годы деливший с нею постель, привыкший ласкать ее, доставлять ей удовольствие, никогда не терпевший неудачи, всегда доводивший ее до экстаза, — этот мужчина больше не хотел ее.

Антоний сидел пьяным во дворце, который он выстроил у моря. «Убежище Тимона» — так он назвал этот дворец в честь того афинянина, которого предали друзья и который в результате сделался мизантропом. Антоний целыми днями сидел в неподвижности, глядя на море и маяк, выстроенный триста лет назад предком Клеопатры, Птолемеем I Сотером, основателем дома Лагидов, военачальником Александра Великого. Огромная башня служила ориентиром для кораблей, указывая им путь в порт. Для кораблей, несущих грузы, которые сделали Александрию центром всего просвещенного мира. Теперь же пламя маяка светило не только кораблям, но и пьяному отшельнику. Святотатство против обожествленных предков Клеопатры. Такого быть не должно. Она этого не допустит.

Никто не мог развеселить Антония, не говоря уже о том, чтобы воодушевить его. Даже Клеопатра. (И в особенности Клеопатра.) Даже его сыновья. Ни маленький Филипп, ни Антулл, «Маленький Антоний», живое подобие самого Антония. И разумеется, восьмилетний Филипп с его по-детски простодушным замечанием: «Папа, у тебя лицо мятое, как твоя старая одежда», положения не улучшил. Прискорбно точное сравнение.

И тем не менее Клеопатра остановила процессию проституток. Она войдет к нему еще один, последний раз, во главе армии шлюх. Это ее последняя попытка.

Антоний выглядел изможденным, загнанным. У него был вид человека, потерпевшего поражение. Он целый день смотрел на крестьян, мародерствующих возле корабля, что потерпел крушение у их берега.

— Вот это жизнь, — сказал он Клеопатре, не отрывая взгляда от окна. — Так и я желаю жить впредь. Падальщик, пирующий над добычей. Изгой, не имеющий никаких обязательств.

Антоний повернулся. Лицо его было красным и обрюзгшим, но глаза на миг ярко вспыхнули. И Клеопатра увидела в них отблеск прежнего Антония — такого, каким он был, пока на лице его не стало появляться это выражение, придающее ему сходство со слабоумным ребенком.

Клеопатра намеревалась соблазнить его. Она желала вновь разжечь в Антонии влечение к ней, ибо некогда это влечение явно было движущей силой некоторых его деяний. Секс всегда подбадривал его, вселял в него энергию и придавал ему сил. Антоний славился своим умением доставить наслаждение женщине. Все попытки Клеопатры урезонить его ни к чему не привели, потому она прибегла к роли соблазнительницы. Той самой роли, которую ей давно уже отвел Октавиан и прочие ее враги в Риме. Какая ирония судьбы!

Она одевалась завлекающе, хотя это отнимало у нее массу сил. Обожать себя — и даже позволять рабам обожать себя — очень утомительно. Клеопатра мало занималась косметическими ухищрениями, которыми некогда так гордилась. И тем не менее она была уверена, что создает иллюзию красоты.

Но вопреки утверждению римлян о том, что она полностью подчинила Антония своим чарам, он едва замечал присутствие Клеопатры. И даже не пытался сделать вид, будто оно доставляет ему удовольствие. Антоний пребывал в объятиях Диониса. Из него получился безрадостный поклонник Бахуса. Признанное лекарство от невзгод лишь подпитывало его страдания.

Клеопатра взяла Антония за руку и отвела его на подушки. Она прижалась к его плечу, надеясь получить удовольствие от тепла и силы его тела. Она терпела исходящий от Антония неприятный запах, напоминавший о тех временах, когда они занимались любовью после сражений. Но запах победы, сколь бы резким он ни был, возбуждает, а вонь поражения — нет. Клеопатра попыталась вызвать в памяти те мгновения, когда страсть, могущество и слава сливались воедино и ей казалось, будто она растворяется в огромном теле Антония. Ни вино, ни война не могли полностью уничтожить это сокрушительное мужское начало. Клеопатра знала, что за пьянством и отчаянием скрывается прежний Антоний.

Сколько раз они вот так вот сидели вместе, отбросив на время все трудности и горести, выставив за порог весь мир с его требованиями и наслаждаясь тем, что ее рука в его ладони кажется такой крохотной, словно принадлежит ребенку или кукле! «Твое царское величество — всего лишь моя игрушка, — сказал бы он ей. — Ты правишь царством, и все же ты в моей власти». Он сгреб бы ее в охапку и отнес куда-нибудь — в кровать, в ванну, на пол, на стол, на балкон, в сад, — одним словом, туда, где ему вздумалось бы заниматься любовью. Антоний никогда не переставал наслаждаться собственной дерзостью: подумать только, царица, и к тому же столь надменная, служит его удовольствиям!

Клеопатра погладила руку Антония, как прежде, молясь, чтобы осторожное прикосновение ее пальцев к его грубой, шероховатой коже напомнило ему о тех днях. Она повернула огромную лапищу и нежно провела по мягкой середине ладони. Потом поднесла ее к губам и осторожно прикусила зубками, водя по коже языком — как он когда-то любил.

Антоний не обратил на нее никакого внимания. Клеопатра положила его пальцы себе на грудь и слегка сжала, так, чтобы ее грудь оказалась в его ладони. Антоний смотрел прямо перед собой, безмолвствуя; слышно было лишь его дыхание — в последнее время оно сделалось тяжелым. Рука его лежала на груди у Клеопатры тяжелым, мертвым грузом.

Это неопрятное, вялое существо, именующее себя Антонием, вызывало у Клеопатры раздражение. Потеряв терпение, она выпустила его руку и встала.

— Антоний! — позвала она. Клеопатре не нравились проскользнувшие в ее голосе предостерегающие, наставительные нотки, но она ничего не могла с этим поделать. — Нам нужно поговорить. Выработать план. Наши союзники в Италии остались без дома. Октавиан конфисковал их имущество и отдал своим солдатам, в уплату за службу. Наши друзья в Италии потеряли земли, принадлежавшие их предкам. Мои люди сообщают, что твои сторонники все еще верны тебе и готовы тебя поддержать. Но ты должен что-то дать им за эту поддержку. Мы должны показать, что мы сильны, что мы готовы сражаться снова.