он умер, чем променял её на кого-то другого. И неосознанно радовалась, что у него не было стабильных отношений.
Всё это разом всплыло в её сознании, и Яна ошарашенно уставилась на начальника. Какой же дурой надо быть, чтобы собственный эгоизм ставить выше чужого счастья! Выше чьей-то жизни. Ведь случилось ровно так, как она хотела: к рукам его смогла прибрать только смерть. Навсегда. И делиться не намерена.
— Это я виновата, — шепнула она ошеломлённо.
Олег Ефимович ничего не понимал и вопросительно смотрел на Яну.
— Мой друг, — пояснила она. — Мой лучший друг, друг детства. У него осталось… — Она помолчала и шёпотом продолжила: — Неделя. Одна неделя — и мой мир рухнет, понимаете?
— Может…
— Не может! — сквозь слёзы громко и жёстко перебила Яна и мягче добавила: — Это снежный.
И без того неприятный разговор превратился в неудобный. Олег Ефимович напряжённо молчал: он не умел утешать и сам не выносил жалости. Но Яна и не ждала поддержки — она пришла за отпуском.
— Я люблю его, — добавила она едва слышно, — а он хочет, чтобы мы делали вид, будто ничего не происходит. Мы ходим на прогулки и выставки, катаемся на каруселях и едим мороженое, разговариваем о всякой херне несусветной. — Её губы дрогнули. — Он запретил говорить о чувствах, а у меня в голове война и в сердце пепелище. Мне так страшно и больно, но он запретил рассказывать о его болезни. И я одна, понимаете? Наедине со своей болью.
Олег Ефимович смущённо кашлянул, прерывая её излияния, придвинул к ней чистый лист и сказал участливо:
— Пишите заявление.
Яна невольно выпрямила спину, сердцебиение подскочило ещё, щёки нестерпимо запылали. Она силилась что-нибудь сказать, как-то защититься, но вместо этого бестолково хлопала глазами и открывала-закрывала рот.
— Можно без отработки? — наконец спросила она.
Олег Ефимович вздохнул.
— На отпуск, Яна.
Задыхаясь от чувств, которые даже не могла распознать, Яна села на скамейку в сквере и, стянув кепку, растрепала волосы. Грудь распирало от сдержанных рыданий, глаза щипало от вновь подкативших слёз. И, согретая ласковыми лучами майского солнца, Яна не сдержала отчаянный вопль. Беспомощно и яростно прокричав в небо, схватилась за голову и до крови закусила губу. Ей казалось, что в этот момент не было на всей планете никого несчастнее неё.
— Девушка, вам помочь? — послышался дежурный безучастный голос.
Яна отмахнулась, но выть перестала. Порылась в рюкзаке и вытерла лицо влажными салфетками. В этот момент она ощутила себя такой дурой, что немедленно залилась краской стыда. И возненавидела себя за этот стыд так же, как за саможаление, превратившее её в жертву.
Отдышавшись, Яна позвонила Тиму. Он долго не брал трубку, чем вызвал у неё приступ парализующего ужаса. И когда она укрепилась в мысли, что Тим мёртв, тот наконец ответил на звонок.
— Привет, привет, — бодро поздоровался он.
Яна смотрела перед собой невидящим взглядом, дышала мелкими глотками и безмолвно плакала. Её била крупная дрожь, и дробь сердца заглушала весь мир.
— Алло? — позвал Тим.
— Доброе утро, — шепнула Яна, чтобы не выдать своего состояния.
— Доброе. Чего ты шепчешь? — Он тоже невольно перешёл на шёпот.
Яна крепко прижала телефон к ноге, шумно вздохнула, шмыгнула носом и, протяжно выдохнув, поднесла телефон к уху.
— Недавно проснулась, — солгала она. — Голос ещё хриплый.
— Только встала, уже звонишь? Я польщён.
— Засыпаю и просыпаюсь с мыслями о тебе, — сказала она с грустной улыбкой.
— Ох уж этот Ремарк! — наигранно возмутился он. — Полагаю, я причина твоей боли?
Яна не смогла ответить на этот вопрос и проигнорировала его.
— Встретимся в одиннадцать у «Космоса», — сказала она и быстро нажала отбой.
Протяжно выдохнув и зациклившись на словах Тима, Яна не в первый раз поймала себя на том, что вовсе не хочет с ним видеться. Его фальшивая усталая улыбка и боль в глазах всё чаще и чётче напоминали о неизбежной и близкой смерти, с которой не было никакой возможности примириться. Жизнь — не вещь, так просто её в новый чемодан не уложишь. А две недели слишком маленький срок, чтобы собраться.
Яна гуляла в одиночестве, пытаясь привести мысли в порядок. Настойчиво отвлекалась на окружающий мир, всматривалась в детали и про себя проговаривала всё, что видит. Представляя перед глазами стройный текст, приглушённо пела песни, обрывки которых долетали до неё. Иногда не могла вспомнить строчку, и попытка выудить из памяти захламлённый кусок информации помогала по-настоящему отвлечься, вовлекая в абсурдный процесс весь разум целиком.
Но прятаться от реальности вечно невозможно, и в половине одиннадцатого Яна перекусила хот-догом, купленным в брендовом ларьке, и на метро поехала к кинотеатру. Тим уже ждал её недалеко от входа. Он сидел на выкрашенном побелкой бордюре и, облокотившись о клумбу, ласково гладил бархатцы.
Яна подошла молча, загородив солнце. Тим лениво поднял голову.
— Ты не опоздала! — воодушевлённо воскликнул он.
— Пришла раньше.
Он посмотрел время на телефоне и согласно кивнул: без пятнадцати одиннадцать. Но то, что Яна в кои-то веки пришла вовремя, было странно. Да и вид её вызывал тревогу: выглядела она измученной.
— Наверное, потому что голову не помыла, — беззлобно подколол он и улыбнулся, а она невольно прикоснулась к кепке. — Сходим в кино?
Яна отказалась, отстранённо оглядела улицу и крепко сжала своё запястье: пульс никак не хотел возвращаться к норме, а ледяные пальцы — согреться. Да и состояние у неё, как говорят любители драматизировать, было предынфарктное.
— Ты в порядке? — обеспокоился Тим.
— Ночью плохо спала. Душно было.
Тим рассеянно улыбнулся, поднялся на ноги и отряхнул штаны. Наклонился к клумбе и, сорвав один цветок, протянул его Яне. Она слабо кивнула, чуть коснулась губами его горячей щеки и ткнулась носом в его шею: хвойный запах дёрнул её за нерв, и она с трудом подавила слёзы. Истерическое состояние её саму и раздражало, и угнетало, но она совершенно себя не контролировала и временами порывалась записаться к психологу. Но это потом, сейчас недосуг — каждая минута на счету.
— Ты снова это делаешь, — настороженно сказал Тим. — Ты меня нюхаешь.
Яна бессильно усмехнулась, обняла его и, поцеловав в шею, шумно втянула смесь смолы и хвои. Тим покорно ждал, позволяя ей запоминать. Но в ответ не обнимал: боялся, что её будут преследовать фантомные объятия, если такие вообще бывают. Он не сомневался, что ей будет тяжело, и ненавидел себя за ту боль, которую причиняет и причинит впоследствии.
— Ян, — позвал он, легонько погладив её по плечу. Она отстранилась, и он продолжил: — Ты должна обещать мне кое-что.
Яна вскинула испуганный взгляд и замотала головой.
