недрах земли. Вот и здесь, когда мне рассказали, что стоят брошенные хрустальные копи, я сразу же загорелся и в ближайший выходной отправился на разведку. Сначала ничего не мог найти, потом, порывшись в наваленных тут же кучах породы, обнаружил кристаллики кварца. Словно отполированные, грани их тускло мерцали стеклянным блеском. Настоящий горный хрусталь, полудрагоценный самоцвет в моих глазах был настоящим кладом. Тогда я видел себя то на «Острове сокровищ», то в изумрудных копях Медной Горы. На память приходили уральские сказы о горных кладовых. Тогда я нарыл почти рюкзак гранёных, полупрозрачных камней. Потом, спустившись к речке у подножия горы, долго отмывал их от белой и красной, очень липкой глины. Чистые и мокрые, они сверкали ещё красивей, но, к сожалению, почти все оказалось изъеденными рваными ранами, словно источенные какой-то неведомой болезнью. Из-за этого бóльшую часть собранного пришлось выбросить. Но всё равно много из собранного принёс домой, и кое-что из найденного вы видели у меня дома.
Позже я понял, где надо искать. Оказалось, что плохие кристаллы находятся в кварцевых трещинах, заполненных белой, рассыпчатой глиной, похожей на мелкий песок, а лучшие — в пустотах, заполненных красной глинкой.
Ну вот и пришли, — сказал Станислав, когда, выбравшись из кустарниково-травяных дебрей, они вышли на каменную площадку, выгрезенную на склоне горы. — Когда-то была государственная копь по добыче пьезокварца, теперь, считай, моя собственность, — добавил он с некоторой усмешкой, — поскольку никому не нужна, никто сюда не ходит и, как видите, всё здесь заброшено.
— Здесь хорошо, — оглядывая окружающий простор, сказала Надя. — И далеко всё видно. Город, отвалы вашего карьера, горы. Смотрите, виден Холзун и даже наша гора Громотуха.
— Да, и мне здесь нравится и в первую очередь тишина и полное уединение, — делился с ребятами Станислав. — Ничто здесь не мешает работе, люди сюда не ходят. И я, забыв обо всём на свете, могу по целому дню копаться, особенно если дело идёт на лад.
Едва ли не всё лето после того я ходил на эти заброшенные хрустальные копи — вот тогда и обнаружил в забое тонкую жилу, заполненную красной глиной. Именно в ней попадались лучшие кристаллы, а иногда и целые друзы — сростки нескольких кристаллов, чистые, ровные, не изъязвлённые отвратительной коррозией камня. Углубляясь с помощью длинной отвёртки, я прорыл длинную и очень узкую штольню, так, что наружу торчали лишь ноги. Измазанный глиной, я вылезал наружу лишь для того, чтобы осмотреть очередную находку, а затем торопливо возвращался в свою нору. Я не хотел терять ни минуты. А однажды вот так вылезаю из своей норы и глазам своим не верю: прямо напротив стоят две косули и смотрят на меня. Вот, наверное, удивились: откуда такой чудик взялся!
Как-то я пришёл сюда со своим другом. Он всё оглядел, а увидев мою закопушку, говорит: «Эх, сюда бы взрывчатки! Заложить бы в щель да трахнуть. Какой бы забой обнажился!»
Но я предпочитал работу без грохота взрывов и рёва механизмов. Моя жила была н чем иным, как занорышем — подземной пустотой, погребком, в котором выросли минералы, обволакивая стенки щёткой кристаллов. Занорыш, жеода, погребок — все эти слова пришли с Урала от старателей копей с самоцветами. Все они — всё равно что ларцы с драгоценностями. В моей жиле встречались лишь обломленные друзы и отдельные кристаллы, не сросшиеся со стенками погребка. Но это было даже удобнее, так как отколоть друзу бывает ох как нелегко! Все они были для меня сокровищем. Радостно ёкнет сердце, когда в монолите нащупаешь податливую мякоть, а рука вместе с орудием проваливается в пустоту. Лихорадочно ковыряешь, убирая накопившийся за тысячелетия ил, а в темноте уже проступает загадочный, стеклянный блеск камня. Сколько миллионов лет понадобилось, чтобы вырастить эти друзы? В хаотическом беспорядке торчали стрельчатые столбики, ромбики с коническими макушками, стеклянные «гвоздики», «спички» с заострёнными концами, чаще по отдельности, а иногда образуя так называемые «щётки».
— А ведь верно: когда-то в детстве мы говорили, что камни растут, — вспомнила Надя. — Значит, действительно растут.
— Да, кристаллы растут, вернее, большинство когда-то росли. Когда остывала расплавленная земная кора на заре существования нашей планеты Земля. Из растворов вырастали кристаллы.
Каждый нашёл здесь себе занятие по душе. Станислав, показав свою добычливую штольню, предоставил её в распоряжение ребят, а сам занялся заполнением своего дневника. Надя бродила вокруг, любуясь полевыми цветами и слушая пение птиц, а Роман и Степан по очереди, сменяя друг друга, работали в штольне, не замечая, как бегут часы. Время от времени они прерывали свое занятие возгласами радости, если случалась удачная находка.
Здесь привлекало всё: полное умиротворение природы, негромкое пение птиц, гнездящихся в море кустарника вокруг, азарт поиска и радость находок. А как приятно было после нескольких часов работы спуститься вниз к речке и, слушая плеск волн, отмывать гранёные обломки, с волнением всматриваясь в добытые сокровища! Разложив добычу на берегу, лучшие кристаллы завернули в обрывки газет, специально припасённых на этот счёт. Тело ломила приятная усталость. Рядом порхали роскошные большие бабочки с бархатными чёрными крыльями. Разморенные дневной жарой, они садились на влажный прибрежный песок и сидели там, лишь изредка шевеля крыльями. Домой шли, каждый обогащённый горсткой сияющих кристаллов и делились впечатлениями хорошо проведённого дня.
— Станислав, а что за архивные сведения вы привезли из Барнаула? — задал давно интересовавший его вопрос Роман.
— Да, ребята, было грешным делом такое, — не очень охотно признался Станислав.
— А почему грешным?
— Да потому, что больной это вопрос для меня. Можно сказать, даже рана. А история эта такая. Как известно, наш карьер разрабатывает самую старую часть Зыряновского месторождения, где подземные работы велись более ста пятидесяти лет. Понятное дело: всё тут пронизано подземными горными выработками, как пчелиными сотами. Где-то пустота заложена, где-то стоит, ждёт, когда в неё кто-то провалится. Естественно, для карьера эти пустоты представляют опасность. Их надо гасить, а для этого надо знать их месторасположение. Конечно, большинство подземных пустот нам было известно, и числилось их ни много, ни мало — целый миллион кубометров. И кроме этих были ещё и неизвестные. А так как центром горнорудной промышленности в то время был Барнаул, то туда посылались копии планов подземных работ. Вот за отысканием недостающих у нас графических и иных материалов я и поехал. Приезжаю: батюшки, архив в старой деревянной церкви! Такой дряхлой, что любая спичка, окурок, замыкание электрическое — и всё вспыхнет, ничего не спасёшь. Но это полбеды (а может, благо), хранителем там был не менее дряхлый старичок. Он над
