воспоминания с выдумками.
Кровь стучала в висках, собственные пальцы крупно дрожали.
«Незнание – вот что всегда является причиною страха» – так говорил Володя. Так говорили все неверные.
И сама не понимая, что творит, Маришка медленно опустилась на колени перед кроватью. Упершись ладонями в пол, стала нагибаться ниже. И лицо обдало жаром, когда сердце принялось молотить слишком быстро. И во рту возник привкус желчи.
Но она опускалась всё ниже и ниже.
Ей всего лишь было нужно убедиться. Убедиться наконец в том, что…
Голова затуманилась, мысли скакали, одна другой безумнее.
Кто был, в конце концов, прав? Володя с неверными? Волхвы?
Сердечный ритм сбился. По телу будто разлилось кипящее масло, взмокли подмышки. На Маришку накатила жуткая слабость, почти что сонливость. Но опираясь на ватные руки, она всё наклонялась.
Ниже, ниже и ниже.
Пока наконец не заглянула под широкую боковину.
* * *
Настя шла, опустив голову. Её пальцы скрючились и вцепились в подол, будто она собралась его отжимать. Александр был совсем близко, она почти ощущала исходящее от его плеча тепло.
В иной ситуации она бы раскраснелась да принялась болтать с ним о том о сём, придвигаясь всё ближе. Но сейчас ни ему, ни ей было совсем не до этого. Настины мысли были далеки от любовных.
По слухам, дом кишел Нечестивыми. Они же не встретили ни одного. Да такого быть просто и не могло. Нежить не могла переступить порога человеческого жилища… Ой, да о чём она вообще думает?
Наука.
Настя убеждала себя, что надобно верить в науку. В науку! Именно её всё время придерживался Александр. Он не допускал существования нечисти. И это вообще-то было запрещено – думать так.
Но Настя тоже не должна была допускать подобных мыслей. Ей никогда, никогда не понравиться Александру по-настоящему, ежели она начнёт молоть чепуху.
Все эти россказни наверняка пустое враньё.
И всё же ей, Нечестивые её раздери, было до одури страшно!
«Прекрати!»
Маришка затаила обиду – вот о чём следовало думать. Да только вот разделяться было ужасной глупостью. Настя имела полное право решать за себя сама! Ходить в одиночку в старом доме опасно. И это не Настя оставила подругу. Это Маришка струсила и сбежала. Упёрлась как баран. Не соизволила пойти со всеми, быть в безопасности. И конечно, отыскать Таню. Да, это в первую очередь. Малявка действительно на всех них настучит, коли попадётся Якову.
Проклятая дура!
Настя покосилась на Александра. Тот шёл уверенно и быстро. Такой храбрый. И справедливый.
«Я должна быть такой же».
Такой красивый. Когда он успел стать таким?
Володя, по обыкновению возглавляющий процессию, всё ускорял темп. Он давно уже погасил светильник, и приютские двигались за ним в темноте – след в след, сбившись в кучу, словно перепуганное стадо овец.
Он тоже ничего – так давно думала Настя. Но всё же не такой, как Александр. Тот был… словно обедневший барин. Породу не спрятать за старым тряпьём.
Стараясь поспеть, Настя запнулась о каблук идущего впереди мальчишки. Тот обернулся и обозвал её коровищей. Настя стиснула зубы, бросив взгляд на Александра. Тот ничего не заметил, и приютской сделалось досадно, что за неё не вступились.
«Будь ты проклята, Танька!»
Мелкая нервировала Настю задолго до того, как посмела появиться на пороге их с Маришкой спальни. Она была новенькой, совсем зелёной – не приспособленной, требующей внимания, утешения. Она не просила того напрямую, ей было слишком стыдно и страшно – так было с каждым, кто попадал в казённый дом. Беспомощность сквозила в её жестах и взглядах, тоскливых и обречённых. Раздражающе тоскливых и раздражающе обречённых.
«А кому было легко?»
Все через это проходили. Таким уж было «посвящение» в круглые сироты. И все всегда справлялись сами. Почто же Таня должна быть исключением?
Настю раздражало, что младшегодка нуждается в помощи. Что сама она не может этого не замечать. Ей не хотелось возиться с девчонкой, не хотелось видеть немых вопросов в круглых мелких глазёнках. Но она видела. Всё время.
Таня увязалась за ними. Устроила целое представление в комнате. Едва не призвала Якова с розгами на их голову. Настя видела, мелкая раздражает и Маришку. Но едва ли Танюшу возможно было угомонить этой ночью. И всё же не следовало позволять ей идти с ними. Она всё испортила.
Насте с Маришкой стоит крепко подумать, что с этим делать. В дальнейшем. Никак нельзя позволять девчонке считать их няньками-наседками.
Насте с Маришкой…
Ссора. Какая глупая ссора. И из-за чего?
Мышелов, невозможность наслаждаться обществом Александра, пустые блуждания в темноте… Всё из-за глупой малявки. Такой беспомощной и такой наивной, что она вызывала у Насти настоящую злость. Хорошенько от всех спрятанную, разумеется.
А ещё воспоминания о собственной доприютской жизни.
«Довольно!» – попыталась приказать она себе, но…
Невозможно высокий, леденящий кровь визг раздался откуда-то из глубины дома. Он вырвал Настю из скверных её дум со скоростью пущенного из тяжёлого орудия снаряда.
Темнота коридора моментально сделалась удушливо-плотной. Александр схватил Настино запястье и сжал с такой силой, будто собирался сломать.
«Его пальцы холодные…»
– Это сверху, – раздался из мрака угрюмый голос Володи.
Усталый и раздосадованный. Он был зол.
– Это Маг'ишка… – прошептала Настя, чувствуя, как слёзы щиплют глаза.
* * *
Она налетела на них на лестнице. Вся зарёванная и с кровящей ногой.
– Н-нам нужно убраться отсюда! – выпалила Ковальчик, едва завидев их в темноте.
И зубы её стучали громко-прегромко.
Они поднимались, перепрыгивая через две, через три ступени, неслись на её крик. Они выглядели перепуганными. Не безразличными – и Маришке было бы оттого так тепло и хорошо… в любой другой момент. Ведь такое редко бывало. Нет же… такого по отношению к ней никогда не бывало.
«Маришка-воришка», «Маришка-лгунишка». Настя – вот кто был здесь её духом-хранителем. Вот кто не сразу, но изменил прежнее их отношение. Как и главное зачем – Маришка до сих пор до конца не понимала. Но дело было сделано. Они перестали дразнить её. Перестали презирать.
Но все ещё никогда о ней не беспокоились. Никогда не замечали.
Никто, кроме Володи, разумеется. Уж он-то о ней – первом и последнем неудачном объекте своего влияния – всё никак не мог позабыть.
Но вот теперь-то они… беспокоились. Беспокоились за неё. Это было так непривычно…
И так сейчас неважно.
– Я видела его, – прошептала Маришка.
И если бы не оглушающая тишина вокруг, стоящим позади не получилось бы вообще ничего расслышать.
– Кого?
– Умертвие…
Она видела умертвие. Синегубого и серощёкого ребёнка. Лысого.
