с нашей поварихой.
Дело в том, что часть посуды, в которой она готовила, была принесена ею из дома. В один из дождливых дней мы с Владимиром решили побаловать себя яичницей на сале. Накануне я попросил Карапу продать мне с десяток куриных яиц. На следующий день он принес яйца, а деньги брать наотрез отказался. Для приготовления желаемого блюда мы использовали сковородку нашей поварихи. Яичница получилась отменной, а мытье сковородки мы, разомлев от сытной еды, решили отложить на завтра.
Утром мы проснулись от воплей нашей поварихи. Быстро выскочили из вагончика и увидели. как она кочергой заворачивает в большую тряпку сковороду, стараясь не прикасаться к ней руками. Затем казашка сняла с противопожарного щита лопату, и волоком потащила сковороду в степь.
Там была вырыта яма, в которой торжественно была захоронена сковорода. Мы, глядя на происходящее, были шокированы, а она не разговаривала с нами в течение длительного времени. Для себя я сделал вывод, что при общении с лицами иных религий, нужно знать хотя бы элементарные азы их веры.
Первая встреча с казахстанской степью… Сказать, что степь меня поразила – это значит почти ничего не сказать. Мне, выросшему и практически никуда не выезжавшему из Белоруссии, где каждое поле имеет свое название, где почти все поля окружены лесом или болотами – такой простор, как здесь, было просто невозможно вообразить.
Представьте себе почти бескрайнее желтое море. Впечатление сходства становится разительным при легком дуновении ветерка. Величественные волны пшеницы и впрямь чем-то напоминают спокойную морскую волну. Правда, эти сравнения родятся значительно позже. Пока же я и моря-то никогда не видел.
Красивее зрелого пшеничного поля мне кажется только цветущее поле льна. Голубое колышущееся поле цветущего льна не поддается описанию. Это нужно видеть!
Масштабы, конечно, поразили. Косили большими загонками, отделяя каждую из них из общего массива. Несколько часов идешь в одну сторону, затем обратно. Разгрузил бункер, если есть транспорт, то в кузов, а если нет, то на грунт, и вновь поехали. И так в течение трех месяцев. Оживление наступало только в период, когда докашивались последние захваты загонок.
Дело в том, что в поле жило много зайцев. Прятались они в пшенице. По мере того как полоса пшеницы сужалась, они все чаще выскакивали и носились как ошалелые по голой степи. Не лучше выглядели и мы, азартно бегущие за зайцами.
А так вообще работа комбайнера, если техника работает исправно, монотонная и пыльная. Особенно, если убираешь ячмень или пшеницу с остюками [1] и ветер со стороны молотилки. Уж больно усики у них у всех колючие.
[1] Остюк – тонкая и длинная щетинка на оболочке зерна у многих злаков.
Особенностью уборки в Казахстане было то, что соломокопнитель здесь не использовался. В Белоруссии после уборки на поле оставались выстроенные ровными рядами копны соломы, которые затем скирдовалась и использовалась в животноводстве для подстилки скоту, а иногда, в трудный момент, даже в качестве корма. Здесь же работали по принципу «зерно в бункер, солому на грунт». После окончания работы на этом участке солома, как правило, сжигалась.
Меня это тоже удивило, ведь специализация совхоза была – животноводство. Спустя некоторое время я перестал удивляться, ибо отношение к соломе – это были только цветочки.
Следует отметить, что урожай в тот год был не рекордный и, чтобы намолотить бункер зерна, приходилось скашивать довольно большую площадь посева. Рабочее время нормировалось по принципу «от росы до росы». Сухой стебель пшеницы, значит, косим, пока не выпадет роса. Иногда это затягивалось до самого позднего вечера. Отдыхали (отсыпались) только в дождливые дни.
Постепенно наладился быт. Единственно – никак не решался вопрос помывки в бане. В поселке баня отсутствовала и, как я понял, местные жители в ней особо не нуждались. Для нас же вопрос неожиданно актуализировался.
Кроме поварихи, нам выделили старика-сторожа для охраны вагончика и техники. На службу он являлся вечером, и всегда в не снимаемом, кажется, овчинном тулупе. Видимо, в нем он и принес нам новые заботы, в виде «формы-20» (по армейской классификации), то есть, попросту, наградил нас вшами. Причем самого сторожа наличие «формы 20» совершенно никак не беспокоило. Для нас же это стало новым испытанием. Спасала металлическая бочка и костер. Грели бочку воды, таскали ведрами в вагончик, приспособленный под баню, и там мылись, пока, по непонятным причинам, он не сгорел.
Вообще, вопрос гигиены был проблемным. Мы, пока было тепло, несмотря на холодную воду, купались в Ишиме. С наступлением холодов, как уже говорил, приспособились греть воду в бочке – ею мылись и стирали нательное белье. Замасленные комбинезоны стирали в бензине, вывешивали их на сутки просохнуть, и только потом одевали. Однако, после трагического случая, произошедшего в соседнем совхозе от бензина пришлось отказаться – тамошний рабочий недосушил комбинезон, и, закурив, в прямом смысле слова сгорел заживо. Перешли на мыло и воду.
Что поразило в Казахстане? Обилие техники и совершенно безответственное отношение к ней. На моих глазах в соседней загонке сгорел совершенно новый комбайн марки С-6. Причина в том, что комбайнер, местный житель, в течение длительного времени не проверял уровень масла в двигателе. В результате был совершенно разбит блок двигателя и – пожар.
Дело было в темное время суток. Я в то время работал в соседней загонке. Увидев огромное пламя, мы с Гайсиным на тракторе поехали туда и услышали, что «шатун подал братскую руку». До сих пор не могу забыть, как горе-комбайнер искренне удивлялся, что, оказывается, нужно еще и масло в двигатель заливать.
Вспоминаю, как в результате гонок на скорость при транспортировке новых самоходных комбайнов с железнодорожной станции в совхоз порвали коробку передач. Характерно, что никто за эти и подобные дела не нес никакой ответственности. На этой почве возникло такое явление как «раскулачивание техники». Суть его состояла в том, что если у меня (независимо от причины) на комбайне что-то сломалось – я иду и снимаю со стоящей пока без хозяина техники нужную мне деталь. А дальше пошло-поехало, и через некоторое время от жертвы остаются только никому не нужные детали. Негласный лозунг «Целина все спишет» нанес большой материальный ущерб.
Второе – безобразное отношение к урожаю. Труд комбайнера оплачивался деньгами и зерном в зависимости от намолота зерна и количества скошенных гектаров. Причем предпочтение отдавалось гектарам. Поэтому были нередки случаи, когда при полном бункере и отсутствии транспорта зерно просто высыпалось на грунт. Собирать его в последующем никто и не собирался. Причем это не осуждалось администрацией совхоза.
