бога. Но и только.
Поначалу, когда с год назад она появилась на заводе, перебравшись в Нижнелиманск из Одессы, всех это удивило, хотя, впрочем, не мешало все новым молодым людям испытывать судьбу. А так как рядом с Ритой всегда была сговорчивая Рая, неудачники утешались, переходя в Раину свиту. Мудрый Комский утверждал даже, что именно поэтому Рая Левандовская бывает в компании всегда с Ритой и что не будь Рита недотрогой, Раечке не видать бы этакого сонма кавалеров.
Чем еще поражала Рита Лазенко знакомых — тут уже по преимуществу не мужчин, а дам, — так это редким умением одеваться.
— Вы же меня перестанете замечать, если я в одном и том же стану ходить.
При всем при том Рита тратила на свои туалеты сущую безделицу, да и откуда было ей взять денег при более чем скромной зарплате чертежницы? Все свои наряды Рита изобретательно творила собственными руками, зачастую искусно переделывая купленные за гроши на толкучке старые вещи.
— Ну как это тебе удается? — с завистью спрашивала Рая и из кожи лезла вон, чтобы перещеголять подружку. Она была своим человеком во всех комиссионках города, с каждым продавцом у нее было заключено джентльменское соглашение, согласно которому любую «стоящую» вещь он обязан был хранить под прилавком до появления Раечки.
Но едва лишь Рая, предвкушая восторг поклонников, облачится во что-нибудь сногсшибательно-заграничное, хранимое в тайне от подружки до самой последней секунды, и примчится в какую-нибудь «интеллигентную компанию», как пятью минутами позднее в дверях появляется Рита со своей чуть загадочной улыбкой и в платьице из звановского ситца ценой полтинник за метр. И вот уже Раечка кажется всем неуклюжей, точно водолаз в полном глубоководном снаряжении…
Правда, два-три раза за это время у Риты появились «настоящие» вещи. «Зайдем ко мне, — приглашала она Раю. — Посмотришь, какой костюм прислал мне папа…» И когда Рая видела этот английский костюм, ей просто-напросто становилось нехорошо. Да, о таком, как у Риты, папе можно было только мечтать: он работал в Одессе на таможне. Что ему стоит достать для дочки английский костюм или французскую кофточку — новенькие, еще в магазинной упаковке!
О своем папе Рита Лазенко распространяться не любила. Рая знала лишь, что Ритина мама давно умерла, а другой семьей он не обзавелся.
Что еще ставило в тупик Раечку, — это страсть Риты к художественной литературе. Чтение составляло вторую половину ее жизни, если первой считать наряды. Читала Рита буквально запоем, хотя и без особого разбора, все подряд. Она была завзятым абонентом городской библиотеки и проглатывала книги так быстро, что ей приходилось бывать в библиотеке еженедельно.
Такое пристрастие к ценностям духовным было для Раи непостижимо. Сама она могла буквально по пальцам пересчитать прочитанные книжки, причем все это были сочинения определенного содержания: Арцыбашев, Вербицкая, княгиня Бебутова, «Мощи» Калинникова и, как вершина, трехтомная «Иллюстрированная история нравов» Эдуарда Фукса, в которой, впрочем. Раю интересовали преимущественно иллюстрации, поскольку ученый текст был длинен и скучен.
21. Канал со шлюзами
Перед нами по-прежнему стоял вопрос: если Рита Лазенко действительно «первый шлюз» в том канале, по которому уходят секретные документы с судозавода, то через какие транзитные пункты эти документы попадают в «порт назначения»?
Где первый «транзитный пункт»?
Наконец мне показалось, что Кирилл его нащупал. Предстояла проверка.
Но тут и без того раскидистое древо нашего поиска дало еще один неожиданный отросток…
22. Мудрость древних индийцев
Кирилл сидел за столом, вдумчиво передвигая фигуры на шахматной доске. Лисюк опять торопил нас, и я даже закурил, вытащив папиросу из пачки, лежавшей перед Кириллом. От папиросы легче мне не стало, к паршивому настроению прибавился лишь препротивный вкус во рту. Я раздавил окурок в пепельнице и не очень добродушно спросил:
— Кто выигрывает? Сел бы перед трюмо: ведь противника не видишь.
— А я не играю, — флегматично отвечал Кирилл, не отводя глаз от доски. — Я задачку решаю. Никак не выходит. — И он толстым пальцем ткнул в изрядно потрепанную книжицу, которая соседствовала с доской. — Вот эта. Хотите попробовать? — Он быстро переставил фигуры, — Черные начинают и ставят мат в четыре хода.
— Ишь ты, как просто, — четыре хода и мат. А если не получается, — можно в крайнем случае заглянуть в конец задачника. Там есть ответ. Верно, ведь есть в конце ответ?
— Есть, но это же неинтересно, — рассудительно возразил Кирилл. — Интересно же самому. Значит, так: черные начинают слоном…
— Черные начинают слоном, — перебил я упрямо. — А если начнут белые? Что тогда?
Наконец Кирилл поднял на меня глаза, в них было некоторое удивление.
— Так по условию же начинают черные!
— Вот именно, «по условию»… Все предусмотрено. Все по правилам. А на самом деле? Начинают все время белые. И правил мы не знаем. Нет, Кирилл, не стану я решать твою задачку. Давай лучше сыграем партию.
Кирилл снова посмотрел на меня, ничего не сказал и принялся располагать безмолвное воинство на исходных позициях.
Шахматы — отличное успокаивающее средство. Не раз в скверные минуты я обращался к точеным деревянным фигуркам и к клетчатой доске, и они возвращали мне нормальное состояние духа. Но на сей раз мудрое изобретение древних индийцев словно потеряло целебную силу. Раздражение мое не проходило. Лисюк опять торопил нас, а мы застряли на месте. Я не замечал комбинаций Кирилла, попадал в его нехитрые ловушки, элементарно зевал фигуры. И проиграл три партии подряд. В нашей с Кириллом шахматной «столетней войне» это был первый выигранный им матч да еще с сухим счетом, и он был на седьмом небе. С удовольствием затянувшись очередной папиросной, он великодушно предложил
