Россия. Только нет в колхозе таких людей, таких специалистов, как в Москве, Омске, как в Рязани. И это плохо. Земли у нас не хуже, чем в других местах. И люди рвутся к делу. Но вот видишь, на всё хозяйство — ни одного механика…
— А кто виноват? Вы же сами и виноваты…
— Нет, Иван Герасимович, мы только становимся на ноги. И начинаем всюду, как в Хар Булуке, от колышка. А люди только-только начали учиться делу.
— Что же вы предлагаете? — спросил Иван.
— Оставайся у нас, — просто и откровенно сказал председатель. — Мы тебе предоставим всё…
— Не могу, — отрезал Иван. — Человек где родился, там и жить должен.
— А здесь, значит, чужбина?
— Ну, какая уж тут чужбина…
— Так в чём же дело? У нас в стране для человека родина там, где он нужнее. А ты — отличный механизатор. У вас, на Рязанщине, специалистов и без тебя хватает. Мы тебе такой дом тут построим… На самом лучшем месте!
— Спасибо, большое спасибо, — сказал Иван. — Но ведь у меня там ещё двое ребят. Один, правда, большой уже. А другие-то — школьники! А у вас учат на калмыцком языке. Не осилят они его…
На том и расстались. Но вечером Иван сел писать письмо домой; потом долго беседовал с Людмилой Ивановной. А утром к нему опять зашёл председатель:
— Ну как? Ничего не надумал?
— Надумал, — протянул ему руку Иван. — Побуду у вас ещё с недельку, потом съезжу домой, улажу с ребятами… и сообщу своё решение.
У председателя лицо — сплошная улыбка.
— Вот это по-нашему, по-калмыцки! Я этого и ожидал! А насчёт жизни здесь и заработка — не обидим тебя! И Людмиле Ивановне найдём место…
Через неделю Иван уехал, оставив у Харцхи жену и детей.
— Если ничего не выйдет, Харцха, — сказал он, — отправишь их тогда в Рязань сам. А улажу дела — приеду. Но перед выездом я тебе напишу.
* * *
Письмо от Ивана пришло неожиданно скоро. Он сообщал, что из колхоза его, хотя и неохотно, но отпускают, а дети, старший и младший, останутся пока с бабушкой.
И через месяц Иван Болдырев снова был в Калмыкии. Вот тут-то в семье Харцхи и произошла непредвиденная перемена. Как-то уж так получилось, что Бамба всей душой привязался к дяде Ивану. Утром он вместе с ним и Русланом уходил в мастерскую, помогал промывать в солярке замысловатые детали, бегал к колодцу за водой. А Бембя оставался дома. Он по-прежнему почти не отходил от бабушки, и беседовала она только с ним. О чём? Об этом знал лишь один Бембя, но о своих разговорах с бабушкой он никому не рассказывал. К переезду Ивана бабушка осталась равнодушной. И Иван однажды спросил Харцху:
— Послушай, Харцха, а не обижается ли на нас о Людмилой твоя мать?
— Откуда ты взял? — удивился Харцха. — За что она может на вас обижаться?
— Да что-то уж больно хмурая она и сердитая. А может, болеет?
— Нет, она здорова, а обида у неё только на меня…
Теперь удивился Иван:
— За что же это?
— Не хотела, чтобы я в Хар Булук переезжал. Секрет у неё есть какой-то, а какой — никто не знает. Не любит она эту Харбулукскую степь, что-то у неё с ней связано в жизни тяжёлое.
— Интересно. А ты не пытался узнать? — спросил Иван.
— Пытался. Да только разве она расскажет? Сидит целыми днями и молчит. Вот Наран, должно быть, кое-что знает, но он связал себя перед матерью честным словом и тоже молчит.
Наран по вечерам, вернувшись с отарой, приходил в дом Харцхи пить чай. Бамба, Руслан и Наташа встречали его всегда с радостью. Раз пришёл дядя Наран, значит, опять расскажет что-нибудь интересное и занимательное. Ведь он столько всего знает! Руслан зовёт его дедушкой. Наран только ещё допивает третью чашку, а он уже дёргает старика за полу:
— Дедушка, мы ждём тебя.
Наран дует на горячий чай и улыбается:
— Вот Кермяш придёт, я и расскажу вам сказку.
Бамба не выдерживает. Он выскакивает из дому, мчится к Кермяш, тянет её за руку.
— Пойдём, дядя Наран без тебя не хочет сказку рассказывать, — говорит он.
Кермяш спрашивает у мамы разрешения, и они убегают. Мать вдогонку кричит:
— Кермяш, только ненадолго!
— Знаю, мама, одну сказку послушаю!..
Но, заслушавшись дядю Нарана, она уходить не торопится. Да и Бамбе не хочется её отпускать — за последнее время они так сдружились, что почти всегда вместе.
— Мама, пусть Кермяш ночует у нас, — просит он.
Болха не соглашается:
— Нет, её мама будет беспокоиться.
И Бамба с Наташей и Русланом идут провожать Кермяш. Всем вместе веселее.
В коше Харцхи свет горит до полуночи. Женщины готовят к утру завтрак для ребят и для взрослых, стирают и гладят рубашки, проверяют школьные сумки: всё ли дети собрали на уроки, не забыли ли чего. Бабушка тоже нанята — шьёт внукам белые рубашки.
— Белые рубашки очень маркие, — говорят ей.
А старушка не соглашается.
— От белой рубашки, — отвечает она, — и дорога бывает белая.
С того времени, как дети пошли в школу, бабушка будто немного повеселела. Она чаще стала вступать в разговоры, опять начала хлопотать по хозяйству, а по утрам сама собирала и провожала детей в школу. Ребята к этому привыкли. И Бамба утром спит напропалую, зная, что бабушка его обязательно разбудит. И не ошибается. Как только лучи солнца доберутся до двери, он слышит тихий голос бабушки:
— Бамба, Бембя, вставайте! Уже пора…
Близнецы с трудом продирают глаза — ах, как бы хорошо поспать ещё часок! — и торопятся к умывальнику. А Наран и Бадма уже выгоняют отару в степь.
— Ну, герои, как наука? — хлопает их по спине Наран. — Поддаётся?
Бембя сердится, не отвечает, а Бамба тоже шутит:
— Я уже знаю, сколько будет шестью шесть!
— Ну и сколько?
— Тридцать семь! — выпаливает он.
Бембя не понимает шутки и сердито оборачивается к брату:
— И не тридцать семь, а тридцать шесть…
Бамба хохочет, смеётся и дядя Наран.
Но тут раздаётся голос бабушки:
— Бембя! Бамба! Пора завтракать!..
Рано вставать Бамбе не хочется, но учиться очень интересно. Он первым входит в класс, садится за парту и с нетерпением ждёт, когда появится учитель. Сегодня Нимя Нармаевич расскажет им что-то новое, чего они ещё не знали.
Бембя учился не хуже других, но особенного рвения к учёбе у него не было. Если Бамбе всегда хотелось заглянуть на одну-две страницы вперёд — а что там? — то Бембя, замечая
