меня, что я едва сдерживаюсь. Пора заканчивать этот ни к чему не ведущий разговор.
— Мне пора. — Вставая, я чувствую, как телефон звякает в сумочке во второй раз.
— Вы хотите знать правду. Но у меня есть основания полагать, что правда… хуже, чем мы думали. Вы видели материалы в этом конверте. — Он говорит все быстрее, тыкая указательным пальцем в желтый прямоугольник, о котором я даже думать не хочу. — Полиция даже не удосужилась сравнить останки с зубными картами вашей дочери. Джули Уитакер была удалена из базы данных пропавших без вести. Я проверял.
— Потому что она дома, — шепчу я. — Лежит на диване под пледом.
Дзынь… Еще одно сообщение на телефон.
— Анна, в полиции считают, что останкам от восьми до десяти лет. Предполагается, что это тринадцатилетняя девочка. Но имя Джули вообще не всплыло.
— При чем тут она?
— А вы не допускаете, что девушка, которая живет у вас дома, — не та, за кого себя выдает?
— Девушка, которая живет у меня дома? — тупо повторяю я, как идиотка.
— Можете сделать мне одолжение? Добудьте образец ее ДНК. В идеале немного волос с расчески.
Дзынь. Дзынь. Я достаю телефон из сумочки, читаю последнее сообщение Тома и чувствую внезапное головокружение.
Но Алекс неумолимо продолжает:
— Мой друг из криминалистической лаборатории сделает анализ. Вам нужно всего лишь взять образец волос, и мы посмотрим, совпадает ли он. Мы ни к кому не станем обращаться, и никто не узнает, даже она, пока… пока у нас не будет точного ответа.
— Извините. — Я отодвигаю конверт обратно через стол, как блюдо, которое не в силах доесть.
— Подумайте хорошенько. Вы уверены, что это она? Отлично. В таком случае вы получите подтверждение и обретете душевное спокойствие. — Он проницательно смотрит на меня. Телефон снова брякает. — Но вы не уверены, правда? Или не совсем уверены.
Меркадо по-прежнему сидит, сложив руки перед собой на столе, но мне кажется, что он нависает надо мной, проникает в самые сокровенные уголки моего сознания своими цепкими пальцами. Я беззащитна перед этим насилием над моим сознанием, я не в состоянии обезопасить себя. Все равно что жить в мире, где любой может войти к вам в дом и забрать вашу дочь, угрожая ножом. В мире, где может произойти все что угодно. В мире, где так легко потерять веру в Бога и доверие к людям. В мире, где лучшее, что когда-либо случалось со мной, оборачивается самым страшным, и это самое страшное заключено в конверте из плотной бумаги, всего в двух словах заголовка: «Найдены останки».
— Нет, я уверена.
— У вас есть мой номер. — Больше он не пытается всучить мне конверт. — Позвоните, если захотите снова поговорить.
Телефон у меня теперь жужжит непрерывно. Я должна вернуться домой к Тому, где нас уже подстерегает беда, и она обязательно обрушится на нас, как наказание за мои сомнения. Я направляюсь к двери. Кажется, что я ушла из дома давным-давно: не верится, что я выскочила из кабинета Кэрол Морс всего несколько часов назад. Но воспоминание о пропущенных сеансах терапии внезапно останавливает меня. Я поворачиваюсь и быстро возвращаюсь обратно к столу.
— Мне на это наплевать, — говорю я, избегая смотреть на конверт. — Но, если вы действительно хотите помочь, выясните, где она бывает по вторникам и четвергам. Она выходит из дома в час тридцать. Проследите за ней.
— Я думал, вы уже и не спросите.
— Не бесплатно, — продолжаю я. — Это нужно лично мне, и я заплачу.
— Ладно, — кивает он. — Но вы тоже кое-что для меня сделаете, Анна. Найдите группу под названием «Гретхен в полночь». Посмотрите видео в Интернете. И скажите мне, чье лицо вы увидите.
Ви
проснулась в семь утра с одеревеневшей челюстью и мельтешащими желтыми звездочками в глазах. Уилл лежал рядом и храпел.
Поначалу она не сообразила, почему у нее болит челюсть. А потом, войдя в ванную, увидела, что занавеска наполовину сорвана, флакончики с шампунями валяются на дне ванны; вспомнила, как его руки сжимали ее шею, а из душа, как дождь, на нее падала вода. Когда он наконец отпустил Ви, она вслепую ухватилась за занавеску, чтобы не упасть, и сорвала ее. Затем долго сидела, съежившись, прислушиваясь к звуку воды, которая стучала о занавеску, упавшую ей на голову, и ждала, когда он вернется и накричит на нее за весь этот беспорядок, но он так и не пришел.
Тогда Уилл ударил ее в первый раз, но она уже давно ожидала подобного. Он всякий раз заводил одну и ту же песню, просыпаясь после бурной ночи: как он мог доверять ей, с ее-то прошлым? Это первый куплет. Затем следовал припев, когда он просто плакал и каялся, что недостаточно хорош для нее. Второй куплет был аналогичен первому. И дальше самое главное: неужели она не понимает, сколько раз его предавали? Потом следовал рассказ, что он был девственником до двадцати двух лет, потому что его подружка из колледжа уверяла, что не готова к близости, а потом оказалось, что она спит с другим. Уилл был ей верен, а она предала его… Ви каждый раз делала вид, что слышит его исповедь впервые. Она знала: Уилл будет плакать и умолять о прощении, но в итоге все равно виноватой останется она. А память о том, как он извинялся, пресмыкался перед ней и заново пересказывал свою унизительную историю, в следующий раз только усугубит ситуацию.
Она вернулась в спальню и посмотрела на Уилла, который был прекрасен во сне: скульптурно вылепленный овал лица, мраморная кожа. Ви представила, как кладет руку ему на шею, на то место, за которое он вчера схватил ее, чуть ниже подбородка, а потом крепко сжимает…
Его веки, почти прозрачные, затрепетали; она приложила руку к тонкой коже у себя на шее, где образовались синяки. Но их можно скрыть шарфом или высокой горловиной водолазки. Никто ничего не увидит.
Он будто знал, за какое место хвататься. Будто делал это раньше.
На уборку ванной ушло всего несколько минут. Конечно, он расплачется; конечно, начнет извиняться, но лучше, чтобы он не видел никаких последствий вчерашнего. Первым делом, когда грудь у нее еще будет скользкой от его слез, Уилл захочет заняться сексом, и она станет ласкать его нежно, с любовью. Даже сейчас она почувствовала в интимном месте ритмичное подергивание.
Ви осторожно устроилась в постели рядом с ним, накрыла их обоих простыней, закрыла глаза. Спать не хотелось. Она составляла план.
Часть плана
