подыграть. Ни Джетро, чтобы спасти.
В этой тонкой брезентовой палатке только Дэниель, Кат и я.
Снаружи гремели барабаны, изредка раздавались возгласы и какие-то заклинания, брошенные в воздух. Они поднимались вверх и растворялись в ночном небе. Ещё ни разу я не боролась сама с собой так сильно и так жестоко. Никогда ещё граница между правильным и неправильным не была так сильно размыта. И я как никогда хотела сдаться, столкнувшись лицом к лицу с наступающей погибелью.
Секс.
Его они хотят.
И то, что они дали мне, заставляло тоже желать секса. Безумно желать. Отвратительно сильно.
Но я не могу.
Не могу забыть. И не забуду.
Тело будто жило своей жизнью, разрываясь на две половины, дрожа и требуя безоговорочной капитуляции.
Кат подошёл ближе, коснувшись шершавыми ладонями моих щёк. Кожа вспыхнула от его прикосновения, и я возненавидела себя за это, придвинувшись ближе и сосредоточившись на его губах, жаре, исходящем от него, и запахе костра.
Слегка усмехнувшись, он погладил пальцем мою нижнюю губу.
Сколько же сил у меня ушло, чтобы сдержаться и не облизать его.
— Всё ещё сопротивляешься, крошка Уивер. Я предлагаю сдаться.
Ни за что!
Он поцеловал меня, подталкивая капитулировать, и я застонала. Кат больше не играл ни в какие древние обряды, будь они не ладны. Он играл в совершенно другую игру. Подлец казался моложе, мягче… и так схож со своим старшим сыном, что это вызвало во мне замешательство, вплоть до головокружения, будто обрушивая приступ вертиго.
Он не Джетро.
Не Джетро!
Я могла отдаться музыке и танцу. Я могла стать одной из племени, но могла это сделать только на время, пока скакала в бешеном ритме вокруг костра. Но теперь, теперь я буду контролировать себя. Пойду против своего тела, даже если будет больно, и взять они меня смогут только против воли.
Если они изнасилуют меня, прежней я не стану.
Но если я отдамся добровольно… Да лучше умереть тысячу раз на гильотине.
— Тебе нужны подробности, Нила? — Кат провёл носом вдоль моей скулы, вдыхая запах. — Ты знаешь, что случилось с нашим родоначальником. Его трахали с часу ночи до часа дня. Его пустили «по кругу», и не было никаких правил и ограничений о том, что можно сделать, или чего нельзя, с его телом. Его просто отдали за долги.
Я тяжело сглотнула.
Ужасная участь, выпавшая на долю его родственника, только укрепила мою решимость.
— Нет, не нужно. Я помню. — Отстранилась я.
Джетро…
Господи, как бы я хотела, чтобы он был здесь.
Кестрел…
Он так спас меня тогда. Оставался верным и честным, и таким самоотверженным. И в тот момент я его тоже желала.
И я бы хотела, чтобы он был сейчас здесь.
Наркотик делал меня похотливым животным и заставлял хотеть любого до тех пор, пока мне было хорошо. Заставлял стремиться к непрерывному высвобождению.
— Чем бы вы меня не опоили, я не поддамся, — сжав кулаки, продолжила упорствовать.
И проследив взглядом, как Кат сжал через штаны свой напряжённый член, услышала в ответ:
— Ты уверена?
Животные примитивные желания перевешивали мою человеческую сущность. Я больна. Больна! Больна, раз хотела этого убийцу. Человека, который, словно овцу, зарезал мою мать. Человека, что убил любовь моей жизни и его брата — своих сыновей.
Нет!
И вдруг накатила ясность, позволившая выстоять.
— Отстаньте! Уходите! — закричала я. — Не хочу. Мне не понравится! Не важно, что вы сделаете, я не приму этого. Хотите, чтобы я отдалась добровольно? Хотите, чтобы я любила вас так же, как люблю вашего сына? Но я не люблю вас. И никогда не буду. Вы просто больной ублюдок, который заслуживает сдохнуть, как собака.
После моего маленького нервного срыва, под пологом палатки опустилась тишина.
— Ну, блядь, Уивер, — проведя по лицу ладонью, сказал, Дэниель. — Ты добилась своего.
Кат не проронил ни слова, но удовольствие на его лице моментально сменилось гневом. Он набросился на меня, схватив за волосы, запрокидывая назад мою голову.
— Любишь, говоришь? А, может, вернее будет сказать любила, дорогая? Он ведь мёртв.
Вот чёрт!
Правда таилась там, в глубине моих глаз, и я старательно укрыла её скорбью.
Взгляд Ката встретился с моим, ища сокрытое.
— Ты сильная, отдаю тебе должное. Сильнее, чем твоя мать. Хочешь, расскажу, как она умоляла трахнуть её? Как необузданна была? Как призналась, что любит и умрёт счастливой после той ночи, что мы провели вместе?
Ложь. Всё до последнего слова.
От его колкостей уже не было больно, словно сердце обрастало мозолью, которая только становилась толще с каждым разом.
— Я не верю. — Кат сильнее дёрнул меня, и бриллианты на шее сдавили горло.
— Думаешь переиграть нас? Не получится. Как только я коснусь твоей мокрой киски, ты будешь кричать: «Ещё, ещё». — Он отпустил, и я отшатнулась.
Кат подошёл к маленькому столику, на котором стоял графинчик с коньяком. Его белая рубашка, почти прозрачная от пота после церемонии, прилипла к долговязому телу. Он налил выпивки и повернулся. Кожа его покрылась испариной, а глаза, казалось, болезненно воспалены.
Хоть бы он заболел. Подцепил бы какую-нибудь заразу и умер.
Подняв бокал, он провозгласил тост:
— За Третий Долг, Нила. — Сделав большой глоток, отбросил стакан и шагнул ближе. Затем потянулся к карману и извлёк оттуда монету стоимостью в один фунт. — Орёл или решка, Дэн?
В груди заклокотало.
Страшно засосало под ложечкой.
Возбуждение боролось с ненавистью, уговаривая поддаться мнимой эйфории. Но я не пойду на поводу и не польщусь на обман.
Я убью тебя, Кат Хоук. Убью.
— Ох, чёрт, — почесав затылок, ответил Хоук-младший. — Ну-у… Орёл. Пусть выпадет королева.
Кат подбросил монету, почти сразу поймав её, и, со шлепком положив её на тыльную сторону другой руки, раскрыл, разочарованно выругавшись:
— Вот блядь.
