Живым путешественникам не было дела домертвых. Поскорее спешиться у монастырских ворот и согреться у монастырскогоогня — вот что в этот час занимало их мысли. Выбравшись из сутолоки, которая,впрочем, уже уменьшалась, так как мулов, одного за другим, уводили в конюшню,они, дрожа от холода, поспешили подняться по лестнице и войти во внутренниепомещения монастыря. Там стоял крепкий запах, проникавший снизу, из конюшни, ипохожий на запах зверинца. Там галереи с массивными сводами, крутые лестницы,каменные подпоры, толстые стены, прорезанные глубокими узкими окошечками,готовы были отражать натиск горных буранов, точно натиск неприятельских войск.Там мрачноватые сводчатые кельи, где было холодно, но чисто, ожидали утомленныхпутников. И, наконец, там в общей комнате накрыт был для них стол к ужину и вкамине ярко пылал огонь.
В этой комнате и собрались все вновь прибывшиепосле того, как два молодых монаха каждому указали его комнату. Путешественникиделились на три группы: одна из них, самая многолюдная и внушительная,двигалась медленнее, и ее в дороге обогнала другая. Первая группа состояла изпожилой дамы, двух почтенных седовласых господ, двух молодых девушек и молодогочеловека, их брата. Их сопровождали (не считая двух проводников) курьер, двалакея и две горничные; всю эту громоздкую свиту пришлось разместить под той жекрышей. Группа, оказавшаяся впереди, состояла всего из трех лиц: молодой дамы идвоих господ. Третья группа прибыла несколько раньше, с итальянской стороныперевала, и ее составляли четверо: краснощекий, голодный, неразговорчивыйнемец-гувернер в очках и трое молодых людей, путешествующие под его присмотром,тоже краснощекие, голодные и неразговорчивые, и тоже в очках.
Все три группы расположились вокруг огня,искоса поглядывая друг на друга в ожидании ужина. Только один путешественник изтех, что прибыли втроем, видимо, не прочь был завязать общий разговор..Закидывая удочку в сторону предводителя большей партии, он заметил своимспутникам (но таким тоном, который позволял счесть это замечание обращенным ковсему обществу), что день был утомительным и что он сочувствует дамам. Емупоказалось, что одна из молодых девиц, должно быть непривычная к путешествиям,с трудом перенесла последние два или три часа подъема в гору. Он обратилвнимание, еще в дороге, что у нее крайне усталый вид. Он даже позволил себепотом, поотстав, справиться у проводника, как чувствует себя эта молодая особа.Он был очень рад услышать, что она оправилась и что это была лишь временнаяслабость. Он хотел бы выразить надежду (тут ему удалось поймать взглядПредводителя, и он адресовался непосредственно к нему), что сейчас ее силыокончательно восстановились и она не жалеет о предпринятом путешествии.
— Благодарю за любезность, сэр, — отвечалПредводитель. — Моя дочь чувствует себя хорошо, и ей здесь очень нравится.
— Вероятно, ваша дочь впервые в горах? —осведомился общительный путешественник.
— Да — кха — впервые, — отвечал Предводитель.
— Но вы, сэр, разумеется, уже бывали здесьраньше, — продолжал общительный путешественник.
— Я — кхм — бывал. Но не в последние годы. Нев последние годы, — сказал Предводитель, делая неопределенный жест рукой.
Общительный путешественник ответил на этотжест легким поклоном и перенес свое внимание на вторую из двух молодых девиц, окоторой он до сих пор не сказал ни слова, если не считать выражения сочувствия,относившегося ко всем присутствующим дамам.
Он выразил надежду, что она не слишкомпочувствовала неудобства пути.
— Конечно я их почувствовала, — ответила она.— Но я от них не устала.
Общительный путешественник пришел в восторг отстоль тонкого ответа. Именно это он и хотел сказать. Какая же дама не почувствуетнеудобств путешествия на муле, животном, характер которого вошел в поговорку!
— Само собой разумеется, — сказала молодаядевица, державшаяся довольно высокомерно, — нам пришлось оставить экипажи ибольшую часть багажа в Мартиньи[3]. И это очень неприятно, когда надообходиться без множества нужных вещей, отказывать себе в привычном комфорте,только потому, что едешь в такое место, куда ничего нельзя взять с собой.
— Да, место здесь дикое, — согласилсяобщительный путешественник.
Тут в разговор вступила пожилая дама, туалеткоторой являл собой образец совершенства, а изяществу манер могла быпозавидовать заводная кукла.
— Но побывать здесь необходимо, несмотря навсе неудобства, — заметила она мягким, ровным голосом. — Нельзя не побывать в местах,о которых так много говорят.
— А я, кажется, и не возражала против того,чтобы побывать здесь, миссис Дженерал, — небрежно бросила в ответ молодаядевица.
— Вы, сударыня, как я понимаю, не первый разна Сен-Бернаре? — спросил общительный путешественник.
— Да, не первый раз, — отвечала миссисДженерал. — Дорогая моя, — обратилась она к молодой девице, — советую вам сестьподальше от огня; сильный жар сразу после холодного воздуха и снега вреден длякожи. Это и к вам относится, моя дорогая, — добавила она по адресу второйдевицы, судя по виду, младшей. Та послушно отодвинула свой стул, тогда как еесестра возразила:
— Благодарю вас, миссис Дженерал, но мне здесьхорошо и я пересаживаться не намерена.
Их брат, встав со своего места, подошел кстоявшему в углу фортепьяно, раскрыл его, свистнул в него и снова закрыл; послечего, вставив в глаз монокль, небрежной походкой вернулся к камину. На нем былодорожное платье с таким количеством карманов и приспособлений, что при взглядена него являлась мысль — не слишком ли тесен наш мир для путешественника,обладающего столь совершенной экипировкой.
— Как долго, однако, они там копаются сужином, — протянул он. — Любопытно, что нам подадут. Никто не знает?
— Надеюсь, не жареную человечину, —откликнулся спутник общительного господина.
— Разумеется, нет. Что это вам вздумалось?
— А то, что если мы не будем иметьудовольствие вами поужинать, так уж избавьте нас от удовольствия глядеть, каквы поджариваетесь.
