На самом деле ей всё равно, это же ясно, наши дела интересуют её куда меньше, чем быстрые свидания. Но Женька, похоже, ничего этого не видит. Или притворяется. И рассказывает:
– Ой, тёть Насть, сегодня так здорово было – тепло, солнечно! Мы гуляли, гуляли, потом спагетти ели, потом «Других» смотрели. С Николь Кидман, знаете? А хотите, я вам новые иллюстрации покажу?
Наивная Женька. Да маме лишь бы до кровати доползти.
– Потом, Жень, мама устала.
– Да, давайте лучше завтра, на свежую голову! – соглашается мама и ерошит светлые кудри – специально встала пораньше, чтобы для этих свиданий завиться и накрутиться.
Мы расходимся по комнатам. Меня всё это жутко раздражает. Сама не пойму почему. Мой папа уехал куда-то сто лет назад, когда я была совсем маленькая, и с тех пор мама постоянно ищет себе нового мужа, иногда почти находит, но что-нибудь срывается, и она снова отправляется на быстрые свидания.
Вот ещё что у нас с Женькой одинаково: прочерк в графе «отец». Раньше я об этом не думала, только изредка, а теперь всё чаще и чаще. Почему так? Особенно когда мама возвращается после свидания. В общем, сегодня я опять думаю о папе, и думаю вот что: хорошо бы его найти. Да, он уехал и ни разу не позвонил, но вдруг ему просто стыдно?
2. Прочерк
Мы с Женькой лежим на моей кровати и наблюдаем, как ползают по потолку вокруг лампы разноцветные пятна – белые, синие, оранжевые. На другой стороне улицы – большой рекламный экран, похожий на одноногий телевизор, который сутки напролёт показывает всякие ролики. Пятна на потолке как раз от него. Этот экран у меня что-то вроде ночника. Приглушённо шелестят по проспекту редкие машины. Уже поздно, но мы не спим.
– Неужели тебе совсем не интересно? – допытываюсь я.
По-моему, она лукавит, когда говорит, что ей всё равно, куда подевался её папа и почему. Про него нам почти ничего не известно: они с Женькиной мамой познакомились в институте, а потом он внезапно уехал, даже не дождался, пока Женька родится. У Женьки дома не принято о нём говорить, это вроде как неприлично, вот Женька и не спрашивает.
А я считаю, что это неправильно и несправедливо, когда человеку ничего не рассказывают о его родителе. Для меня это всё равно что чего-то не знать о самой себе. Ну как Женьке не интересно, от кого она произошла?
– От человекообразных приматов, – отвечает Женька на это.
– Некоторые своё генеалогическое древо до седьмого колена знают, а мы даже отцов никогда не видели.
– Ну и что? Бывает хуже. Некоторые с рождения круглые сироты.
Какое-то время мы молчим. Я слышу, как Женькино дыхание становится спокойнее и глубже, и немножко расталкиваю её локтем, чтобы не засыпала.
– И ты ни разу его не гуглила?
– М? – вздрагивает Женька. – А? Нет, не гуглила.
– Почему?
– Ну ты представь, сколько на свете Андреев Кимов, – зевает Женька. – Отчества мы не знаем. Что мне, каждому, кто подходит по возрасту, писать: «Здрасьте, а вы, случайно, не мой папа?» А даже если попадётся мой, так он вряд ли признается. До сих пор что-то не проявлялся.
Это Женька вслед за бабушкой повторяет.
– Может, он тоже сидит и гадает, какая именно Женя Ким его дочка?
– Нет, – отрезает Женька. – Он бы позвонил, у нас номер с тех пор не поменялся. Я ему просто не нужна, вот и всё.
Женька говорит это бесцветным голосом, без злобы и обиды. Как я говорю, что у меня аллергия на животных. Когда я кому-нибудь об этом рассказываю, меня сразу начинают жалеть: «И у тебя никогда не было собаки? И даже хомячка с попугайчиком?» Не было. Я даже в зоопарке сразу чихать начинаю. И не то чтобы я ужасно горюю по этому поводу, просто это непреложный факт. Вот и Женька ведёт себя так, словно у неё нет папы из-за какой-нибудь аллергии. Но папа – это ведь не попугайчик, это совсем другое.
Когда у тебя прочерк в графе «отец», ты вроде как не такой, как надо, неправильный, ненормальный. Половинчатый. Зачем его ставят, этот прочерк? Чтобы подчеркнуть, что у тебя вместо папы – пустота?
– А если он всё-таки позвонит? Вот что ты сделаешь? Что ты ему скажешь?
– О-ой… – Женька терпеть не может такие вопросы. – Ну позвонит, тогда и подумаю. Но что-то я себе слабо такое представляю.
– А ты выключи математика и включи художника – сразу всё представится, – ворчу я. – Давай, что тут сложного? Вот берёшь ты трубку, а там твой папа: «Алло, это Женя? Женя, это я, твой папа!» Что ты скажешь? Ну давай, это как диалоги на английском.
– Э-э… гм-м… Я, наверное, трубку положу.
– Серьёзно? Молча положишь, и всё? – Мне этого совершенно не понять. Я-то жду такого звонка уже не первый год.
– Ну да. А что я ему скажу? Он же мне чужой человек. Скажу, что номером ошибся.
– Подожди, как это – чужой человек? – ужасаюсь я. – Он твой папа! Ты – это наполовину он.
– Ну да, – неуверенно соглашается Женька. – Мне передалась часть его генов, но…
– А если ему без тебя плохо и одиноко? Если он попал в беду – ослеп, например, или заболел, и о нём больше некому позаботиться, кроме тебя? Ты что же, его бросишь?
Женька хмыкает.
– Ну уж об этом ему надо было раньше подумать. Если он порядочный человек, ему станет стыдно навязываться дочери, которой он никакого внимания не уделял и которую ни дня не воспитывал.
– Это твои мама с бабушкой так говорят? – догадываюсь я.
Женька сначала мнётся, а потом отвечает уверенно:
– А что? Я и сама так считаю.
– Но это же твой папа, – повторяю я.
– Да никакой он мне не папа! Я его в глаза не видела!
– Всё равно папа, – настаиваю. – Хоть и невидимый.
Женька в курсе, что я могу спорить до рассвета. Иногда у нас такое случается. Так что она отворачивается и натягивает на глаза розовую маску для сна – Женька может уснуть только в кромешной тьме, а я без своего экрана-ночника ну никак не могу.
– Всё, я сплю, – предупреждает Женька.
Но понятно, что она не спит и можно ещё немного поговорить.
– А я бы с ним встретилась, если бы он позвонил. Я бы его тут же простила. И ни разу бы не упрекнула! Мало ли, какая тогда была ситуация. Может, ему обязательно нужно было уехать. Или они с мамой сильно ругались. Или…
– Угу, – невпопад мычит Женька.
Ясно: ещё минутка, и заснёт. Теперь её из этой дрёмы до утра не вытащить.
Я лежу и думаю про своего невидимого папу. Иногда кажется, что он существует только у меня в голове. Мама предпочитает делать вид, что отца у меня никогда не было. Такого отца принято ненавидеть и презирать, но откуда тогда это тёплое чувство, когда проговариваешь про себя слово «папа»?
