начал Бейра, — жизнь милостива к тебе. С годами ты все лучше, а каким долговязым щенком был когда-то.
— Царской заботой, — улыбнулся мужчина.
— А уж, сколько лет прошло, не вспомню, с тех пор, как ты попал ко мне еще совсем юным. Я купил тебя не дешево, но продал еще…
— Заткнись! — оборвал незнакомец.
— А ведь ты должен быть до сих пор мне благодарен…
— Уймись, наконец! Свою благодарность ты сполна получил в золотых.
Отхлебнув пару глотков сорбета, незнакомец встал.
— Ну, где твой товар? Мне кажется, если я пробуду здесь еще, я начну вонять, как весь этот рынок.
Торговец поклонился и указал дорогу.
— Видишь, Бейра, — заметил мужчина, — теперь ты кланяешься мне и не стыдишься спрашивать о какой-то благодарности.
— Любимый евнух царя царей достоин, чтобы гнуть перед ним спину. Это почести самому царю.
Незнакомец поднялся на помост, где цепями были прикованы рабы. Он вновь закрыл лицо, словно мог этим защитить себя от запаха взбродившей мочи. Подойдя к мальчику лет восьми, Багоас остановился. Он рассматривал его долго, наклоняя голову из стороны в сторону, мерил взглядом, словно прикидывал что-то.
— Снимите тряпье, — потребовал покупатель.
— Сие мгновение, — засуетился Бейра.
Он цокнул пальцами, и треск рвущихся лохмотьев обнажил худощавое тело. Обмотав пальцы платком, евнух прикоснулся к подбородку раба, приподнял его, повернул в одну сторону, затем в другую.
— Он чистенький, — заметил торговец.
— Вижу.
Осмотрев все тело мальчика, Багоас особенно долго задержался взглядом на запястьях и щиколотках раба, затем потребовал, чтобы торговец раздвинул ягодицы мальчика.
— Порченый товар, — не то спросил, не то заметил мужчина.
— Помилуйте, боги! — воскликнул Бейра. — Это ж не девочка!
Багоас метнул на торговца молниеподобный взгляд.
— Разок, другой, что ему сделается?! — залепетал продавец.
— Разок?! Другой?! Это ты мне говоришь?!
— Клянусь всем…
— Не клянись, старый козел. Ахур-Амазда обрушит гнев на твою голову.
— Молчу, молчу.
— Я возьму его. Из него может выйти толк.
— Он дорого стоит, господин, — льстиво залепетал торговец.
— Не дороже тех денег, что я заплачу. Я знаю цену. К тому же, разок-другой дает хорошую скидку, и царь может ничего не узнать. Я позабочусь.
Осмотрев остальных мальчиков, Багоас устало заметил:
— Больше ничего стоящего. Возьму еще этих двоих, больше для веса, чем для дела.
— В чем разница? — заискивающе спросил Бейра. — Ты рассматривал его, словно дорогого коня. На мой взгляд, они все хороши.
— Твой взгляд слеп. Разглядеть в мальчишке танцора также непросто, как в слюнявом жеребце будущего великолепного коня. Разве видел ты во мне то, кем я стал теперь?
— О, да-а-а, — закивал головой торговец, но Багоас оборвал его.
— Дальше кончика своего мерзкого тонкого отростка ты до сих пор ничего не видишь.
— Зачем оскорбляешь меня, господин?
— Получаю удовольствие и, кстати, добавляй в сорбет побольше меда и кардамона.
Провожая покупателя, Бейра неопределенно заметил.
— Странное совпадение. Его тоже зовут Багой.
— Разве я спрашивал?
— Это я так, к слову. А ты не боишься, что он со временем затмит тебя?
Евнух резко обернулся. Торговец увидел сквозь туман платка его напряженную улыбку.
— Меня?! — Багоас вскинул голову. — Хотел бы я посмотреть! Ну, а коли так, я исправлю это заранее.
Глядя вслед гостю, Бейра прошептал:
— Знал бы, что ты такая дорогая подстилка, не продешевил бы тогда.
День кишел назойливыми мухами, сменяясь по ночам тучами комаров. Повозка хромала по одеревеневшей земле, кряхтя старухой на каждом ухабе. Мальчики жались друг к другу, обреченно ожидая конца путешествия. На каждом привале Багоас заглядывал в повозку, осматривая рабов. Лицо его не расставалось с надменным выражением, и он выглядел демоном ночи, разбуженным в неположенный час.
Еды было вдоволь, питья тоже, а по вечерам мальчикам приносили по глотку перекисшего терпкого кумыса.
Вавилон появился на горизонте тающим призраком. Наконец, крякнув в последний раз, повозка остановилась в тенистом саду. Истошный запах напоенной влагой разогретой земли, аромат изнеженных цветов и трели счастливых птиц были так не похожи на все то, что осталось за высокими стенами. Мальчики заворожено смотрели на легкий паланкин с атласными подушками, на который только что, покидая сад, возлег их новый хозяин.
Просторная комната с высоким решетчатым окном под самым сводом хранила уютную прохладу. На каменном полу располагались лишь несколько сенных лежаков, густо сдобренных клопами, и вазы для оправления естественных нужд. Двери плотно закрывались на засовы, и только дважды в день появлялась прислуга. Рабы молча выполняли свою работу, словно были глухи от природы. Ожидание продлилось недолго. Вскоре явился невысокий плотный человек с бритой налысо головой, облаченный в белоснежные одежды с золотой каймой, расшитой голубым бисером. Он внимательно и с долей брезгливости осмотрел каждого раба; заглянул в рот, уши, поковырялся в волосах, осмотрел задний проход и половые органы. Дав указания молодому помощнику, который тщательно записал все на пергаменте, посетитель удалился. Вскоре молодой человек вернулся в сопровождении еще двоих незнакомцев. Мальчиков обрили, заставили выпить какого-то зелья и, указав на широкие плоские вазы, объяснили, что все, что с ними будет происходить должно оказаться именно там. Весь вечер ни плотный человек, ни его помощник не появлялись. До утра, мучаясь в корчах, мальчики исторгались нечистотами, но на их крики так никто и не пришел.
Следующие несколько дней прошли спокойно. Банный день опять сменился унылым одиночеством. Никто не появлялся, кроме рабов, что приносили еду и выносили отхожие горшки, но вскоре мальчиков по одному начали забирать и уводить куда-то. Они больше не возвращались, и, наконец, Багой остался один. Забившись в угол и моля богов о спасении, он передумал все, что только мог. Он даже решил, что его приятелей съели, и заплакал от страха. Ожидание оказалось недолгим. Вскоре пришли и за ним. Он испуганно шел по коридорам, пока не оказался в просторной светлой комнате. Его новый хозяин уже был там, вальяжно расположившись в широком плетеном кресле с небольшой скамеечкой для ног. Рядом сидел еще один господин, уже не слишком молодой, но все еще хранящий увядающую красоту черт.
— Вот то, о чем я тебе говорил, — обратился к незнакомцу Багоас.
— Ну, что ж, посмотрим. Пусть разденется и медленно пройдется.
Мальчик покорно повиновался. Он прошелся несколько раз, повернулся по просьбе в одну сторону, в другую, повторил движения, которые показал Багоас.
— Да, — довольно произнес незнакомец, — тебе удается раскопать в куче дерьма неограненный кусок, из которого выйдет великолепный камень.
— Вот и хорошо. Фрасибул огранит его сейчас. Он ведь непревзойденный мастер ювелирной резки, а ты, мой дорогой, заставишь после эти грани сиять.
— Вы уже решили, как лучше?
— Так, как любит царь.
— Думаю, это будет хороший подарок повелителю.
— Только смотри, — Багоас повысил тон, — не вскорми в нем змею на мою голову.
— Побойся! Я не бог, чтобы создать нечто, подобное тебе. Ты — лучшее из моих творений.
Слова последнего понравились евнуху, и чуть заметная улыбка коснулась краешков его губ.
— Фу, ну и жара! — возбужденно воскликнул вошедший человек, тот, что осматривал рабов в прошлый раз. — Я плавлюсь словно промасленный светильник. Ну, что? Приступим? Давайте взглянем, что у нас тут.
— Я понаблюдаю? Надеюсь, не помешаю тебе, Фрасибул? — поинтересовался гость хозяина.
— Не доверяешь? — ехидно хихикнул вошедший. — Не бойся. Не подпорчу. Вижу, нравится тебе?
— Слегка.
Фрасибул подал знак, и мальчик оказался распятым на широком столе, покрытом выбеленной холщовой простыней. Он испуганно забился, чувствуя, как кто-то зажимает его голову, вливая в рот приторно-теплый настой. В мгновение все поплыло перед глазами, очертания предметов смазались, ощущение тела исчезло, что-то отделилось от него и воспарило.
Багой невнятно почувствовал, как кто-то шлепает его по щекам, приподнимает веки и вновь шлепает. К горлу поднялась тошнота и исторглась, возвращая к сознанию. Вокруг суетились люди, омывали лицо, меняли простыни.
Плотный человек наклонился над лицом мальчика, заглядывая в глаза.
— Слава богам! Приходит в себя! — услышал Багой его высокий голос.
Еще нечетко, но он различил лица своего господина и немолодого гостя.
— Слишком нежный, — оправдывался плотный человек. — Я дал ему опия, как обычно! Не думал, что это будет слишком много для него.
— Моли богов, чтобы все обошлось, иначе, клянусь, я кастрирую тебя без опия.
Мальчик захлопал глазами, стараясь отогнать призрачную пелену. Он почувствовал, как кто-то накладывает влажные полотенца на лоб и грудь, потом почувствовал
