виде особого независимого политического целого, то виной тому прежде всего было слабое шведское правительство, а затем безумные партийные раздоры «периода свободы». — Уже в 1723 году, т. е. вслед за Ништадтским миром, растерявшиеся шведские власти просили Петра I своим флотом обеспечить королевству наследника престола, в лице герцога Голштинского. Война Елизаветы Петровны со Швецией окончилась возвращением ей большей части завоеванной Финляндии, под условием избрания на престол Адольфа-Фридриха Голштейн-Готторпского. Непосредственно за миром в Або, русские вновь (в 1743 г.) обеспечивают спокойствие Швеции, присылкой в Стокгольм отряда генерала Я. Кейта. — Все это ставило Швецию в глазах Европы в известное вассальное отношение к России. И неудивительно, если после того представитель России при стокгольмском дворе, барон И. Корф, держится повелительного тона и грозит войной, в случае неисполнения шведами воли его августейшей Монархини.
Что же касается партийной борьбы, то она окончательно затмила в политических деятелях всякий здравый смысл и заглушила в них последние отзвуки голоса совести. Партия шляп оплачивалась французским золотом, партия шапок — русским. В досаде на то, что представители крестьянского сословия были устранены из состава всевластного секретного комитета риксдага, председатель крестьянской курии, Улоф Хокансон советовал барону Корфу склонить Императрицу занять своими войсками границу Финляндии, В конце 1740-х годов, с подобным же предложением обратилась к нашему стокгольмскому министру, графу Н. Панину, партия шапок, с их руководителем Самуилом Окергиельмом (Sam. Akerhjelm). Они желали, чтобы при помощи русских и датских войск сокрушены были в пределах Швеции их политические противники — шляпы.
Наконец, на политической арене показался родоначальник финляндских изменников — Адам Фреденшерна. В 1749 году он представил графу Н. Панину проект русско-датского операционного плана против Швеции и Финляндии. В пояснениях к плану Фреденшерна писал: «Кажется, что Россия в своих операциях сперва должна задуматься над тем, чтобы, по возможности, дружеским образом, стать господином Финляндии». Это тем легче исполнить, что финны недовольны шведскими притеснениями. Во время войны на бедных жителей Финляндии выпадает в три раза более тяжелое бремя, чем на шведов: выдающиеся финляндцы лишь в виде редкого исключения достигают высших постов в королевстве; в области торговли финны окружены стеснениями. Тем вероятнее расположить к себе финнов, — продолжает Фреденшерна, — что они помнят заботливое обхождение с ними во время последней войны (1741-1742), когда русские проявили сострадание и оказывали им обильную помощь. Привлечь сердца финнов надо, кроме того, прокламациями, с обещаниями Императрицы содействовать их стремлениям, без желания приобретения пяди земли. Фреденшерна рекомендует в Своих Мотивах не только не препятствовать пересылке товаров в Швецию — что явится доказательством дружелюбного отношения русских к Финляндии — но ничего не брать у крестьян без полной оплаты. Мало того, надо перевезти из финляндских гаваней 30-40 тысяч бочек ржи и предложить их по дешевой цене населению Швеции. Далее в плане указываются наиболее удобные местности для трехстороннего нападения на Швецию.
Но предлога для активного действия у России не имелось. Фреденшерна представил его. Он прислал проект новой Формы Правления, составленный секретным комитетом риксдага. Желание ввести новую Форму Правления действительно вызывало необходимость вмешательства России, так как она гарантировала Неприкосновенность внутреннего управления Швеции. К счастью, русское правительство отнеслось к делу серьезно и крайне осмотрительно, зная, что шведские политические партии в своих интересах способны на любую проделку. Наши власти потребовали оригинал проекта новой формы правления. Его не оказалось. Выяснилось, что он был подложный.
Обман разоблачился, но Фреденшерна не отказался от своих домогательств. До сих пор он не говорил об отделении Финляндии от Швеции; напротив, он настаивал на отказе русских от всяких земельных приобретений. — Но осенью 1749 года он внушил графу Панину новую мысль, уверяя, что если б Елизавета Петровна ввела свои войска в Финляндию, можно было бы созвать для великого княжества особый сейм. По его Мнению, все это тем легче сделать, что у Финляндии имеются такие же основные законы, как у Швеции, и что конституция королевства зависела, следовательно, «от добровольного присоединения свободного и независимого народа». Фреденшерна, поясняя свою мысль, прибавил, что Финляндия была присоединена к Швеции не столько оружием, сколько по добровольному соглашению. Из этого далее следовало, что существующая политическая связь может быть нарушена Финляндией в виду того, что Швеция перестала выполнять свои союзные обязательства. Фреденшерна находил, что без труда можно будет побудить финский сейм порвать унию со Швецией.
В России отнеслись сочувственно к новой идее, но никоим образом не соглашались взять на себя инициативы дела и ввести войска в Финляндию. Помощь и сочувствие обещались новому плану лишь в том случае, если финны сами отделятся от Швеции.
Известно, что из всей этой затеи ничего не вышло. Но мысль о самостоятельной Финляндии родилась, план её осуществления обсуждался, и самая идея более не умирала (I. R. Danielson. Die Nordische Frage in den Jahren 1741-1751).
Таков тот политический багаж, который унаследовало поколение финляндцев ко времени Густава III и Екатерины II.
Когда началась война 1788 года, ничтожная кучка политических деятелей пыталась создать независимую Финляндию. Глава этой кучки — Г. М. Спренгтпортен — исправленное и дополненное издание А. Фреденшерна. Некоторые мысли Фреденшерна определенно сквозят в главных положениях проекта Спренгтпортена. Не оказав никакой существенной услуги России, деятели 1788 г. домогаются получить от неё денег на учреждение собственного банка и три крепости, для обеспечения границы будущего своего государства. При Екатерине вредные планы и мечты, как не согласовавшиеся с государственными интересами России, были отклонены. Но, к сожалению, ненадолго.
Повернув страницу истории, вы, к своему изумлению, прочтете, что при взлелеянном ею внуке мечты аньяльцев были близки к осуществлению: с ними советуются в Борго, им дается капитал на учреждение банка, им приносится в дар кровное завоевание Петра Великого — Выборгская губерния, из которой спешно и грубо изгоняются русские, вследствие того, что новые господа усмотрели в них «пиявок», «сорную траву» и «налакированных медведей».
Итак, корни совершенно исключительных событий времени присоединения Финляндии уходят в аньяльскую почву, зараженную изменой и своеволием. С редкой наглядностью устанавливается, что события 1788 г. и 1808-1809 гг. — звенья одной непрерывной исторической цепи.
Но этого мало. Стоит только припомнить главные мысли и действия аньяльцев, чтобы без труда установить их преемственность в положениях и поведении современных нам политических деятелей Финляндии. Мятежные аньяльцы вместо того, чтобы слушаться своего короля и воевать с неприятелем, принялись обсуждать действия Его Величества. Конечно, говорили они, иезуитски оправдывая свои дерзкие поступки, мы солдаты, но в то же время мы граждане и обязаны озаботиться охранением своих
