казанским.
** Сколько вас?
— Ту***, — он взглянул на жирного, из-под которого выкарабкивалась на удивление тихая девушка, — уан****…
*** два
**** один
— Вармашин из юрз?*
*Военная машина твоя?
— «Локуст»? Йес, оурз.**
** «Саранча»? Да моя.
— Живая? — я протянул руку девушке, не отводя взгляда от неудавшегося насильника.
— Яволь*, — пискнула та, запахнула платье и выскочила из сарая. Блин, хоть бы спасибо сказала.
*Так точно (нем.)
Перехватил поудобнее винтовку. Ну и чего с этим уродом делать? Нет, излишними сантиментами я вообще не страдал. Надо будет — я его на ремни порежу. А вот надо ли? Времени, чтоб определиться, не так уж много.
— Гоу-гоу*, — качнул винтовкой на выход.
*Иди-иди.
Он послушно поплелся на выход, но тут мелькнула тень, и англ завалился с торчащими из груди вилами. Блин, вот бешеная девка, пристрелить же мог! А она упала в ноги, мёртвой хваткой вцепилась в мои сапоги и что быстро-быстро забормотала по-немецки.
— Стоп-стоп-стоп. Вообще не ферштеен, — я поднял её.
Чего с молодой бабой делать на войне, я вообще не понимал. Нет, чего с бабой делать, я знал. Но не под пулями же! Тащить с собой? Как? На чём? О-о-о! На чём!!!
Во дворе стоял шагоход. В бивуачном положении и с открытой бронедверью кабины. С трудом оторвал от себя девку. Запрыгнул на торчащий назад сустав и подтянулся до кабины. Ну — тут, слава Богу, всё более-менее понятно. Люди-то одинаковы, две руки, две ноги. Разберусь. Так, как эта хрень заводится?
Пока я тыркался с кнопками, в люке показалась белобрысая голова. Да в рот мне ноги, второй раз чуть не прибил! Вот бедовая!
— Ты куда… ядрён корень!.. Куда лезешь?
А девка, не слушая меня, забралась в кабину шагохода, протиснулась в уголок за кресло пилота и притихла. Только зыркала на меня синими глазами и что-то тихонько бормотала. И чего с ней делать? Вытаскивать, так ещё укусит. Да и хрен с ней. Хочет сидеть — пусть сидит!
Наконец нашелся тумблер пуска двигателя. Для особо талантливых к технике — прямо перед носом. Переключил, внизу гулко загудело, и машина затряслась мелкой дрожью. Так, дальше что?
Захлопнул люк и толкнул от себя стопор. Земля в прорезях окошек резко ушла вниз, и шагоход слегка качнулся. В принципе, базовые знания по вождению подобных машин нам преподавали, но то были отечественные аппараты, да и устаревшие изрядно. А это — чистокровный англ, совсем новенький, я такую модель даже и не видел ещё. Покачал рычаги, машина шагнула вперед, потом назад.
Понятно.
Потом вправо-влево. С этим тоже разобрались.
Теперь надо решить, куды бечь? Что к своим, это понятно, но как?
Тут из-за спины показалась рука, и девка стала тыкать вправо, что-то лопоча по-немецки. Потом стала дергать за плечо. Туда, мол, рищт. И чего там такого особенного? Ладно, в принципе, почему нет? Качнул рычаги, и шагоход, рывком ускоряясь, понесся вправо. В окошках мелькали деревья, кусты, машина с треском ломилась сквозь них. Куда несёмся? Щас выбегу наступающей линии в тыл — вот счастье будет!
Показалась низинка. Я плавно остановил «Локуст». Хотя какой он теперь «локуст»? Будет по-нашенски — «Саранча», тем более, у него коленки назад, как у кузнечика. Остановился в кустах, на краю воды. А впереди болото. Такое, знаете, типичное: много воды, мох и чахлые березки. Вот я бы влетел туда…
Повертел башней, оглядываясь, а за правое плечо снова немка дергает. И рукой тыкает, погонщица, блин.
— Куда сейчас-то? Мокреть сплошная!
Деваха не унимается, лопочет на своём, пальцем тычет. Чего она там показать мне хочет?
Развернул машину. Прошел, хрустя кустами, вдоль болота. Опа! Похоже, брёвна старой гати. А на наших картах её не было, это я хорошо помню. Но вот выдержит ли старая дорога «Саранчу»? Это прям всем вопросам вопрос. Ну, с другой стороны, попробовать можно. А девка всё не унимается, трясёт плечо, на дорогу показывает.
— Да понял я, понял!
Шагоход, скрипя бревнами, осторожно шагнул на гать.
К СВОИМ!
Как я выходил к нашим, как матюками доказывал злой пехоте, что я не враг, а вахмистр отдельного Иркутского казачьего корпуса Коршунов, и что мне надо к своим — это отдельная песня. И как потом до хрипоты спорил, доказывая, что шагоход теперь — моя собственность, ибо что с бою взято, то свято. И не надо мне медали «за особые воинские заслуги», вы мне машину отдайте! Это штабным. И это уже со-овсем другая история.
А вот про то, как попал на заметку к полковому батюшке, рассказать стоит. Отец Илларий шибко серьёзен у нас. После кажного боевого задания расспросит: что да как, а уж ежли смерть вражья случилась — в обязательном и срочном порядке к нему на исповедь. Вот и тут, как увидел меня — сразу:
— Сын мой, вижу я, что у тебя есть настоятельная потребность со мной побеседовать.
Есть — так есть. Препираться, что ли? Я сперва думал, он из-за девчонки меня на заметку взял. Явился в большую палатку, заменяющую нам полковую церковь, и сразу говорю: так мол и так, бать, не было у меня с ней ничего.
А он рукой этак отмахнулся и спрашивает:
— Убивал?
— Было. Даже не знаю, как сказать: одного или двоих?
Запросил Илларий подробностей. Я, как есть, ему вывалил: одного — сам, штыком, второго — девка, вилами, воспрепятствовать не успел.
Задумался он, бороду аж в кулак зажал:
— А скажи-ка, сын мой, приходилось ли тебе ранее убивать?
Я чуть не засмеялся:
— А как же, батюшка! Многажды.
— Тогда скажи: отличались ли твои сегодняшние ощущения от прежних?
Вот тут мне не по себе стало. Это чего такое со мной сделалось?
— Отличались, — говорю. И про чувство странное, когда жирного заколол, рассказал.
Сидит батёк, испереживался весь, только что бороду не жуёт.
— А что такое, батюшка? — спрашиваю я опасливо. — Иль беда какая со мной приключилась?
— Так! Наклони голову! — батюшка накрыл мою буйну головушку епитрахилью* и прочитал разрешающую от грехов молитву. — Теперь садись на лавку к столику и жди!
*Длинная лента, огибающая шею
и обоими концами спускающаяся на грудь.
Часть священнического облачения,
обычно цветная.
Отец Илларий вышел куда-то, почти сразу вернулся и шлёпнул передо мной лист бумажный и ручку самописную: — Пиши, сын мой: «Обязуюсь никому ни при каких обстоятельствах
