вложили в его воспитание все свои знания и любовь, всячески поощряли его увлечение спортом.
Еще гимназистом Корнелий после обеда укладывал в чемоданчик гимнастический костюм и отправлялся в первую мужскую гимназию, в здании которой помещалось тогда спортивное общество «Сокол». Занятиями в этом обществе руководили чехи, во главе с председателем общества Лукешом — пожилым, крепко скроенным человеком.
Елене не пришлось довести до конца воспитание племянника. Муж ее через несколько лет был назначен инспектором одной из бакинских гимназий, и они переехали в Баку.
Корнелий остался в Тифлисе. Он жил в маленькой комнате, отведенной ему теткой. Комната эта раньше принадлежала соседям — семье адвоката Эстатэ Макашвили, жена которого Вардо была близкой подругой Елены. Она согласилась взять Корнелия на полный пансион.
Но Корнелию, росшему в деревне, среди простых крестьянских детей, было не по себе на новой квартире. Он никак не мог привыкнуть к ханжеству, лицемерию, чванливости, к обветшалым традициям, царившим в доме князя Макашвили, и его тянуло к простым людям.
В подвале того дома, где жил адвокат Макашвили, ютилась прачка Маринэ со своим единственным сыном Пето. Маринэ рано овдовела, старшие ее дети умерли еще в детстве. Несмотря на беспросветную нужду, она отдала сына в гимназию. Это был худой, высокий, скуластый, с раскосыми глазами, похожий на монгола, мальчик. У него обнаружились большие способности к математике, которая никак не давалась Корнелию, и поэтому Пето стал его репетитором. Пето и Корнелий вместе учились в гимназии и скоро подружились. Приготовив уроки, Корнелий приглашал Пето в кино и театр, а в воскресные дни они вместе со своими товарищами устраивали экскурсии в окрестности города — в ботанический сад, на фуникулер, озеро Лиси, Цхнети, Коджори и Мцхета…
Маринэ полюбила Корнелия, как родного сына. Он ежедневно приходил к Пето.
Здесь в доме Маринэ часто бывали также два гимназических товарища Пето, которые учились в старшем классе. Это неразлучные друзья — худой как щепка юноша с серо-голубыми глазами, Вано Махатадзе, и высокий, широкоплечий спортсмен Мито Чикваидзе.
Вано был сыном наборщика Батломе Махатадзе. Еще в молодости Батломе оторвало машиной два пальца, и ему приходилось набирать текст изуродованной рукой. Нелегкое детство прожил Вано. Скудного заработка отца не хватало на жизнь, и нужда глядела из всех углов комнаты с низким, закоптелым потолком и маленьким окном. Из шестерых детей Батломе три девочки умерли от туберкулеза.
Вано рано пристрастился к чтению. Книги давали любознательному и не по летам развитому мальчику типографские приятели отца. В книгах Вано жадно искал ответа на мучившие его вопросы: как уничтожить несправедливость на земле, как облегчить жизнь рабочим?
Ответы на эти вопросы помогал ему находить и корректор Сандро Карели, познакомивший его с одним рабочим-подпольщиком.
С той поры судьба пятнадцатилетнего Вано была решена: через несколько месяцев, выполнив ряд поручений подпольного комитета большевиков, он весь отдался революционной работе.
Жить становилось все труднее. Вано пришлось поступить в духовой оркестр, чтобы хоть немного помочь семье. В свободное время он занимался и поступил в пятый класс той же гимназии, в которой учились Корнелий и Пето.
Мито Чикваидзе был сыном слесаря главных мастерских вагоноремонтного завода.
Кроме Вано, Мито и Корнелия на квартире Пето собирались еще деревенские товарищи Корнелия — Григорий Цагуришвили, Бидзина Шарабидзе и Леван Коридзе. Левам и Вано хорошо знали друг друга. Вано считал Левана самым знающим из молодых марксистов. Под влиянием Вано подпольная группа решила вести революционную работу среди войсковых частей. С тех пор между Вано и Леваном установилась тесная дружба. Но когда грянула мировая война, Леван начал постепенно отходить от интернационалистов и сближаться с меньшевиками. Поэтому каждая встреча и полемика Вано с Леваном заканчивалась ссорой. Ссоры эти затевались большей частью на квартире Пето, свидетелями их бывали Мито Чикваидзе, Григол Цагуришвили, Бидзина Шарабидзе и Корнелий Мхеидзе. Леван Коридзе считал себя знатоком экономического учения Карла Маркса. Поэтому он во время спора с Вано сыпал цитатами из «Наемного труда и капитала», «Ренты и прибавочной стоимости». Леван принимался объяснять формулы, цепляясь за экономистов всего мира. По его суждениям, осуществление социализма представлялось проблематичным.
— Твои рассуждения, — замечал ему Вано, — весьма туманны и непонятны. К тому же они носят враждебный характер по отношению к социализму.
— По-моему, — едко возражал ему Леван, — надо хорошо знать то учение, которому следуешь. Если ты марксист, то учение Маркса, в особенности же его экономическое учение, следует знать в оригинале, а не по брошюрам, не по элементарному хрестоматийному курсу.
— Я не очень-то большого мнения о своих познаниях, но позволительно спросить: кто из нас понимает правильно учение Маркса — я или ты? — начинал злиться Вано. На его длинной, тонкой шее быстро пульсировала артерия, серо-голубые глаза лихорадочно горели. — Ты в плену у Каутского, Плеханова, Жордания, — продолжал Вано, — твое понимание теории Маркса отдает ревизионизмом. Вместо революционной теории Маркса ты принимаешь за фетиш сухую догму, позабыв при этом, что говорили Маркс и Энгельс о своем учении. Они говорили, что теория не догма, а руководство к действию. Не мешало бы тебе хорошенько поучиться у Ленина, который, сорвав маску с империализма и капитализма, стал сейчас самым нужным, самым любимым человеком для рабочего класса.
— Захватом политической власти не решается проблема осуществления социализма.
— Ты, Леванчик мой, заделался неисправимым оппортунистом, отъявленным меньшевиком, — с издевкой в голосе говорил Вано.
Из этих политических споров и дискуссий мало что становилось понятным Корнелию. Желая скрыть свою политическую неграмотность, он не решался вступать в спор и слушал молча, лишь изредка прибегая к шуткам: копировал меньшевистских лидеров, подражал их голосам, манерам, походке и, чтобы позлить Левана, брал похожую на пистолет зажигалку, прицеливался в незримых врагов и тут же пристреливал их. Такими шутками ему часто удавалось примирить друзей. Эти споры гимназических товарищей о политике не проходили зря. Они оставляли глубокий след в душе Корнелия и способствовали пробуждению его политического сознания.
Вано Махатадзе, Пето Натошвили, Мито Чикваидзе, Григория Цагуришвили, Бидзина Шарабидзе и Корнелия Мхеидзе называли неразлучными друзьями. Первая тройка жила политикой, вторая увлекалась искусством и литературой.
Григорий учился в грузинской гимназии. Он писал стихи и с пятого класса печатался уже в журналах и газетах, Бидзина был сведущ в литературе, неплохо рисовал, лепил и услаждал слух своих друзей бархатным баритоном. Корнелий же кроме литературы увлекался еще спортом. Он и Мито Чикваидзе ежедневно с шести до восьми часов ходили в спортивный зал — работать на снарядах. Григорий, Бидзина и Корнелий основали литературный кружок, в котором разбирали произведения грузинских, русских, европейских писателей, спорили. В этих спорах охотно принимали участие Вано,
