таким, каким бываешь после нескольких рюмок, но до того, как на самом деле напьешься, — хотя и знал, что эта реакция была вызвана адреналином, который все еще гонял внутри моего организма. Я пережил свою первую встречу с врагом. Моя первая перестрелка. И я впервые убил человека.
Это было странное чувство. Позже, когда мы возвращались в «Белый город», я подумал: «Это действительно здорово. Я только что пережил свой первый бой, и у меня все получилось». У меня не было никаких сожалений, только небольшая печаль по человеку, которого я убил, — возможно, у него была жена и семья, точно так же, как и у некоторых наших парней. Тем не менее, он сам в конце концов выбрал свою судьбу, став террористом.
Джимми был доволен тем, как я сработал, но предупредил о сдержанности. Похлопав меня по спине, он сказал:
— Легко задать жару, но совсем другое дело, когда ты должен это принять. Так что не думай, что ты ветеран. Ты еще просто щенок.
По правде говоря, я и не чувствовал себя кем-то другим и уж точно не чувствовал себя героем. Но что я действительно знал, так это то, что искренне гордился тем, что сделал свою работу и победил врага, который, замешкайся я на несколько секунд, вполне мог бы вместо этого прикончить меня.
Я служил в эскадроне «D» Специальной Авиадесантной Службы около трех месяцев, когда в январе 1973 года мой эскадрон впервые был направлен в Султанат Оман. Это крошечное независимое государство, стратегически расположенное на южной оконечности Персидского залива, контролировало право свободного прохода по морским путям для самых богатых нефтяных танкеров в мире. В чужих руках Оман мог бы представлять огромную угрозу для Запада — поэтому именно здесь мы и появились. Бойцы САС были тайно предоставлены в распоряжение султана, чтобы остановить поддерживаемых коммунистами террористов, известных в этих местах как адý, от захвата власти и превращения страны в марксистское государство — с катастрофическими последствиями для потока нефти Персидского залива на Запад.
Какой бы ни была их идеология, адý были жестокими, хладнокровными и бескомпромиссными убийцами, и в большинстве случаев я и мои товарищи из САС оказывались под ружейным и пулеметным огнем, под гранатами и минометными обстрелами или становились мишенями для осколочно-фугасных ракет советского производства.
И я любил каждое такое мгновение. В возрасте двадцати двух лет я достиг положения, которое по своей воле не променял бы ни на какую другую живую душу. Я был высококвалифицированным профессионалом в форме самого крутого и уважаемого полка в мире, делая то, что у нас получалось лучше всего. Я чувствовал себя абсолютно удовлетворенным человеком.
Разительный контраст с тем сопливым мальчишкой, выросшим в крайней нищете в трущобах северного Ланкашира с более чем высокими шансами попасть в тюрьму.
*****
В июне 1991 года, через восемнадцать лет после того, как я пролил первую кровь в Омане, и через четыре месяца после своего возвращения с войны в Персидском заливе, я вместе с адъютантом оказался на борту самолета VC-10 ВВС Великобритании[6], летевшего в Соединенные Штаты на встречу с американскими рейнджерами. Через пару часов мой спутник посмотрел на часы, убедился, что в Великобритании уже за полночь, и положил свой портфель на колени. Порывшись в нем какое-то время, он вдруг удовлетворенно хмыкнул и вынул конверт, который протянул мне со словами:
— Меня просили передать вам это.
Оно было адресовано мне, но открыв конверт и прочитав письмо, которое в нем было, я с трудом мог поверить в то, что в нем было написано — на самом деле мне пришлось прочитать его дважды, прежде чем его содержание дошло до меня. Подписанное командиром 22-го полка Специальной Авиадесантной Службы, в нем говорилось, что я награжден медалью «За выдающиеся заслуги» за свои достижения во время войны в Персидском заливе.
Для меня было что-то немного нереальным в ситуации, когда мы вдвоем чокались стаканами джина с тоником на высоте 30 000 футов над Северной Атлантикой. Адъютант просто сказал: «Молодец, ура!», — продолжая объяснять, что причина, по которой он не передал мне письмо раньше, заключалась в том, что список награжденных был строго запрещен к обнародованию до наступления в Британии времени после полуночи.
Так получилось, что в один прекрасный летний день несколько недель спустя я отправился в Букингемский дворец с другими военнослужащими Полка, которые должны были быть награждены за свои действия во время кампании в Персидском заливе. В газетах ничего не говорилось о церемонии, поскольку она проводилась тайно, чтобы защитить личности солдат, служивших в САС, но впоследствии о ней сообщалось с обычной смесью полуфактов и чистой фантазии. На самом деле произошло следующее.
В день награждения я отправился в штаб-квартиру герцога Йоркского на Кингс-роуд в Челси, штаб-квартиру британских Сил спецназа, и там переоделся в свою самую лучшую униформу. Потом с остальными ребятами из полка, которых чествовали в тот день, забрался в автобус, ожидавший нас вдали, где срисовать нас мог любой. Небольшое расстояние до Дворца мы проделали со заблаговременно задернутыми занавесками, чтобы никто не смог сфотографировать ни нашего прибытия, ни нашего отъезда — не стоило нашим снимкам попадать в досье враждебно настроенных лиц или организаций.
В Тронном зале, когда подошла моя очередь, я поднялся и встал перед Королевой по стойке смирно. Она слегка улыбнулась и сказала, что война в Персидском заливе, должно быть, была очень страшной. Так что я рассказывал ей, как себя чувствовал в те недели в патруле, пока она смотрела на меня немного странно.
— О! — произнесла она. И все — это был конец разговора. Она вручила мне медаль «За выдающиеся заслуги» и просто ушла. Наступил конец аудиенции у королевы Великобритании Елизаветы II.
Когда она сказала, что война, должно быть, была очень страшной, возможно, мне не следовало отвечать так, как я ответил.
— На самом деле, Ваше Величество, мне очень понравилось.
*****
Тридцать лет назад никто бы не подумал, что я буду солдатом. В то время я был малообразованным, зачастую нечестным, уличным нищим мальчишкой из трущоб — на самом деле, разрушенных домов — в депрессивном промышленном северо-западе Англии. Почти бесперспективный, я пошел в армию по совершенно неправильным причинам: чтобы избежать социального тупика, жалкого существования в качестве чернорабочего и еще потому, что мне помешали эмигрировать в Австралию. Я обязан своим полкам — сначала Парашютному, а затем, в течение двадцати пяти лет, полку Специальной Авиадесантной Службы, — тем, что я до сих пор не разнорабочий на бесперспективной работе
