решено было разгрести, чтобы расчистить место для подводного строительства. На поверхности единственного крохотного, скалистого материка Риты людям места уже не хватало. Устроившись полгода назад на работу, Серго сразу, на второй же день, нашел какой-то ценный предмет и, по неопытности своей даже не понял, что же такое нашел. Его потом просветили товарищи, но не открыто, а так, намеками. Академия наук записала в его лицевик благодарность за хорошую работу и зачислила крепенькую тысячу денег. Товарищи похлопали его по плечам, поздравляя, и завистливо покачали головами: везет дураку, да не впрок. Почему дураку — это он потом понял, со временем. И почему люди всеми правдами и неправдами стараются устроиться на работу именно в Помойки. И почему один счастливчик, работавший в их комбинате, внезапно уволился, подсигивая от радости, и умотал на Землю со всеми своими родственниками.
Ах, если бы опять найти настоящий раритет! Невесту в охапку — и вон отсюда! Ближайшим пульсом — вон! Даже Б-принтер не взял бы, честное слово. Вот клянусь, не пожалел бы, хоть он и новый почти. Колдырю даром отдал бы на радостях. Это если удалось бы раритет отсюда вынести и продать нелегально. А может, и не удалось бы, желчно подумал он. Может, и черную метку в лицевик получил бы. Кто знает — что к лучшему, а что нет. Может, и хорошо, что соблазна избежал.
А ведь я бы его прихлопнул ковшом-то, если бы и вправду раритет нашел, вдруг понял Серго, и его даже затошнило слегка, нехорошо стало.
Утерев ладонью рот, вздыхая, он побрел в раздевалку. День был тяжелый, поесть и поспать хоть часок надо, пока Нура с работы не пришла. А эту штуку не выброшу, упрямо подумал он. Отмою, выварю хорошенько, отполирую и на полку поставлю. Когда на Землю прыгнем, мы ее с собой заберем, на память. Все равно отсюда больше вывезти будет нечего, кроме лицевика с шестизначным числом. Или хотя бы с пятизначным. Это если им повезет, и они с Нурой не загнутся здесь от какой-нибудь новой болячки, которые появляются не реже, чем раз в полгода и успевают скосить до четверти населения Риты, пока врачи лекарство не найдут.
Нура детей хочет, тоскливо подумал он, но такую роскошь мы сможем позволить себе только на Земле. Ладно, хватит тоску разводить. Все будет хорошо. Это надо все время себе повторять: все будет хорошо. Обязательно все будет хорошо! Тогда не так тошно.
Придя домой, Серго еще раз осмотрел камень. Две полусферы с изящными, сплетающимися в узор линиями, словно кто-то продавил эти линии в панцире существа горячей округлой палочкой. Ничего особенного. Полусферы сходились плотно, но Серго понял, что что-то там должно быть внутри, мякоть или еще что. Надо будет потом, когда Нура уйдет в гости к подруге или к родителям, взять инструменты и попробовать вскрыть эту штуковину. И он засунул находку в шкафчик на кухне, между маленькой посудомойкой и полочкой для бытовой химии.
2
Осси вспомнил себя. Не совсем вспомнил, скорее — ощутил сначала свой дух, потом тело. Тело почти не слушалось. Медленно выходя из забытья, он подумал: не трогайте меня. Потом сознание прояснилось, и он понял, что куда-то движется. Не сам. Движение было быстрым. Его несло, ухватив отростками, что-то или кто-то. Кто-то или все-таки что-то? Осси негромко задал вежливый вопрос и понял, что его не слышат. Или не понимают? Равномерные движения сменились покоем, и Осси опять стал проваливаться в забытье — силы после тысячелетней спячки были почти на нуле. И было слишком сухо и холодно. Осси плотнее сомкнулся, но тут его вдруг поместили под струю теплой воды. Вода была гадкая, с отчетливо ржавым вкусом и совсем без соли, но теплая. Осси тихо попросил горячей воды, щелочи и соли, но ему не ответили. Оно все-таки неразумное или глухое? Осси обратился к существу так громко, как смог. Нет ответа.
Существо принялось тереть его панцирь каким-то мягким предметом. Осси чуть-чуть выдвинул дыхало и приоткрыл едва заметную щелочку между створками. Существо издало тоскливый утробный рык и отшвырнуло Осси. Он стукнулся о стену, упал и на всякий случай сомкнул створки. Дыхало до конца втягивать не стал, потому что ему очень хотелось тепла, пусть даже такого скудного, которое давала нечистая вода.
Существо подобралось к Осси, схватило его, стало трясти, перебирая мягкими боковыми отростками с бахромой щупалец на концах, и переворачивая то так, то эдак, перед большим верхним отростком, покрытым щетинкой. Кроме щетины Осси разглядел на отростке два влажных темных полушарика и пять отверстий с кожистыми наростами. Какое уродство, подумал он, зачем создает природа таких чудовищ? Из большего по размеру отверстия существа время от времени исходили грубые, низкие и настолько протяжные звуки, что Осси не мог понять — речь это или мычание животного. Даже если существо обладает речью, то она крайне примитивная, состоящая не более чем из нескольких десятков простейших звуков. Плохи дела, подумал Осси. Похоже, не только я не знаю — что это за чудище-уродище, но и оно такого, как я, увидело впервые. А это значит, я один.
Не может этого быть, не должно, не могу в это поверить… Он смутно вспомнил грохот, ужасный удар и многокилометровую кипящую волну, скрывшую его от неба, ставшего красно-желтым, а не синим. Небо уронило себя на планету, и все умерли, подумал Осси. Он каким-то чудом остался один на этом свете, все остальные погибли. Он испустил высокочастотный крик:
— Есть кто живой?
Тишина в эфире. Помехи, шипение, легкий треск. И — тишина.
— Есть кто-нибудь живой?!! — он завопил на пределе сил.
Тишина.
Его предки рассказывали, что давным-давно, в начале времен, падали с неба скалы, но не такие огромные, как в тот раз. Нет, должен был хоть кто-то успеть замкнуться и впасть в спячку, как это сделал я, думал Осси.
Существо вдруг засунуло свой бахромчатый отросток прямо ему в дыхало, и Осси пришлось слегка кольнуть наглеца током. Существо опять замычало и отшвырнуло Осси. Сколько еще это будет продолжаться? Оно так и будет хватать и швырять меня? Существо засунуло бахромчатый отросток себе в отверстие и стало издавать сосущие звуки.
Это же падальщик, как я сразу не догадался, удивился Осси. Мягкое гибкое
