слишком маленькой, с одним куполом, и сверкающем на солнце крестом, его венчающим.
Босс легко обернул голову к водителю:
— Друг мой. Будь добр приоткрой окно.
Водитель, не отвлекаясь от дороги, нажал на одну из кнопок панели. Тут-же в машину ворвался поток свежего воздуха, перешивая нестройной какофонией весь гул с улицы, как природный, так и техногенный. Гегемония звуков сотканных из клаксонов машин, визгов их-же колёс, шума и гама людских масс, вместе с ветром, выстроилась в один сплошной нечленораздельный поток. Но в этом потоке ясно выделялся один звук. Мощный и звонкий церковный колокол. И он был так чист и прекрасен, что вся остальная суета окружающего мира ухом не ощущалась.
Босс улыбнулся и живым голосом быстро произнёс:
— Мы остановимся здесь! У церкви!
Водитель, ровно кивнул не оборачивая головы. Двое других оживились и выпрямились. Автомобиль свернул с дороги к воротам храма.
Человек в чёрном костюме вышел и встал прямо перед входом в здание. Его чёрные глаза из-под столь-же тёмных волос впились в силуэт церкви. Они смотрели на богато украшенное сооружение, выстроенное к классическом русском купольном стиле, того наверно времени, когда расцветала Москва под правлением Ивана IV Грозного.
Храм, белокаменный, величественный, с позолоченным куполом и венчающим его крестом, таким-же позолоченным. Человек в чёрном смотрел на массивные деревянные двери и на иконы святых, ведущие к ним. На ухоженный дворик и ящик для пожертвований, и на тех, кого пожертвования обделили своим вниманием. Кто таскался взад-вперёд около кованых решеток ограды, ведущих к деревянным воротам белокаменного, но не решался к ним подойти. Ибо их руки, сухие, крючковатые и трясущуюся, просили звонкой монеты не для ящика пожертвований, и не для куска хлеба, а для одной, или может двух рюмок дешевого спиртного, принимаемых просящими за лекарство от опостылелой, суровой действительности, но никак не за смертельную панацею от несуществующей болезни.
Водитель, молча ожидая за спиной босса, взирал из-под козырька своей кепки на снующих у ворот попрошаек и когда шеф обернулся, кивком спросил разрешения дать монету просящим. Получив разрешение, водитель пошарил в кармане и достал пару смятых купюр. Он не стал подходить, только кинул банкноты на землю. Попрошайки бросились к деньгам, кто-то оказался первым, кто-то не получил ничего. Тот, что в клетчато-бежевом, усмехнулся глядя на нищих и их возню, фривольно опираясь на корпус машины, но заметив строгий взгляд шефа, сменил ехидный тон и даже принял более спокойную позу, сместив вес тела с автомобиля на ноги. Босс подошел ближе к спутникам и обратился к девушке, которая рисовала в блокноте набросок храма и окружающего его сада.
— Не стоит.
Сказал человек в чёрном, вырвав лист рисунка прямо из блокнота. Спокойствие бледно-серых глаз обратило своё внимание на шефа.
— Почему? — тихо спросила девушка.
— Потому-что не стоит. — ответил босс, скомкав рисунок и бросив его в сторону.
Девушка закрыла блокнот и перетянула его красной лентой, затем утвердительно кивнула.
Троица направилась ко входу, только водитель остался смирно стоять у машины. Звон колоколов к тому времени прекратился. Массивные двери церкви открылись и пропустили гостей. Водитель отвлёкся, поднял скомканный боссом рисунок, и бросил его в урну.
Внутренне убранство храма можно назвать домашним, внушаемым некое тепло и чувство покоя, есть в доме божьем некое веяние светлой благодати, под действием которой, мысли успокаиваются и уже не давят на голову. Юная девушка, если не сказать ещё девочка, лет пятнадцати, а может и того меньше, умиротворённо мела полы храма, пробираясь шаг за шагом вдоль богато украшенных икон к алтарю, вдоль иконостаса и опять вдоль икон, девушка тихо шуршала метлой, не нарушая гармонии внутреннего мира храма, она что-то тихо напевала. Её украшал аккуратно завязанный белый платок, простое платье до пят незабудкового цвета и светло-бежевые босоножки. Юное создание проплывало из одной части зала к другому, старательно избавляя дом божий от пыли. В храме в общем-то было чисто, он можно сказать даже блестел, особенно алтарь и иконостас. Лики святых покрывали всё. Провожая их взглядом от стен к потолку и обратно, босс остановил свой взгляд на церковной лавке, что стояла у самого выхода из храма и обратился к женщине, стоящей за прилавком:
— Доброго утра милая женщина.
Женщина обратила внимание на человека в чёрном. Легко улыбнувшись, она ответила:
— И вам доброго утра. Что вам показать? Иконку может подобрать для дома, для благодати? Или крестик освященный? Есть книги о вере. .
Босс ответил раньше, нежели закончила милая женщина:
— Спасибо. Мне просто свечу поставить.
— За здравие? Или за упокой?
— За упокой. — мягко ответил босс.
— Вам маленькую, среднею или большую?
— А, есть разница? — с неподдельным интересом спросил босс.
— Ну конечно! Вот эти, например, (женщина показала самую простую свечу, совсем крохотную) простые, сгорят быстро, и послание быстро пройдёт. Те, что побольше, дольше весть пронесут, а вот эти. . (и женщина достала самую большую свечу, просто огромную), они точно помогут, батюшка Николай молиться будет за такую свечу.
Босс усмехнулся едва заметно, одним уголком губ, так что женщина за прилавком не обратила внимания и произнёс:
— Давайте самую большую. Весть очень важная для меня.
— Правильно! Правильно! Только молитесь со всей душой, просите от всего сердца.
Босс достал деньги:
— Сколько?
Женщина:
— 300 рублей.
Босс протянул одну купюру:
— Возьмите пятьсот. Добрая вы душа.
— Помолюсь за вас. И благословит вас господь!
— И вас сударыня — тепло ответил босс.
Со свечей в руке, босс направился к иконостасу. Девушка с блокнотом, тем временем что-то зарисовывала. А парень в клетчато-бежевом, просто прогуливался деловым шагом из одного угла зала в другой, и засунув руки в карманы брюк, беззаботно рассматривал разного рода иконы.
Босс остановился у алтаря и поставил свечу прямо в его центр. Изваяние из воска даже не шелохнулось в попытке упасть. Свеча ровно стояла, и когда человек в чёрном протянул над ней руку, вспыхнула и стала гореть. В этот момент храм накрыла будто тишина. Всё замерло. Не было слышно шороха карандаша девушки в сером, цоканья туфель мужчины в клетчато-бежевом и шуршания метлы юной девушки, той, что почти девочка. Она стояла не в силах шелохнуться, и из-под платка, смотрела на огонь свечи, крепко сжимая древко метлы в своих тонких ручонках. Замерла и женщина за прилавком.
Тишину прервал скрип двери, откуда-то из глубин храма. Батюшка Николай выскочил так стремительно и внезапно, что всё окружение пришло в движение.
— Стой! Нельзя! Нельзя туда свечу ставить! Не туда! К иконам надо! На алтарь нельзя!
— Не волнуйтесь отец. Ничего страшного в этом
