причем начинала их неожиданно, точно продолжала давнишний, забытый соседками разговор. Иногда невозможно было понять, правду ли она приукрашивает или сказку на новый лад переделывает. И место назовет, где дело происходило, и фамилии обозначит, а потом возьмет и вплетет в свой рассказ либо бабу-ягу, либо Кащея, либо птиц с железными клювами, либо еще что-нибудь страшное, а под конец снова так повернет, что опять на правду похоже.
Паша охотно слушала эти рассказы. Нравились они и Ольге Николаевне. Когда бабушка начинала свое «вот и хорошо, вот и ладно», она клала книгу на грудь и, повернув голову, внимательно слушала. И не раз Паша замечала, как худое, почти безжизненное лицо Ольги Николаевны освещалось задумчивой улыбкой.
— А то вот так было, — говорила бабушка. — Жил у нас форменный передовик лесхоза, знаменитый лесоруб Василий Сазонович Лямкин… Вот и ладно… Пошел это Лямкин как-то с бригадой в лес да там со смертью сустретился! Стал сосну валить, а сосна на него, не хуже, как на тебя ящик, и повалилась. А в хорошей сосне знаешь сколько пудов? Ужас сколько!.. Вот ладно… Помирает Лямкин, а смерть у него в головах стоит и радуется… Но только получилось так, что рано она радоваться-то стала. В ту самую пору приехала в лес машина с инженерами. Увидели они такое дело, уложили Лямкина в машину и — в город. А смерти с Лямкиным расставаться дюже неохота, разлакомилась она (ей человеческие мучения видеть — что тебе в кино сходить). Чего ей, смерти, делать? Скинулась она серым волком и пустилась за машиной вдогонку. Запыхалась, пока догоняла… Вот ладно!.. А инженеры тем временем по телефону самолет заказали: Лямкина в Москву везти. Прибежала смерть и видит: улетает Лямкин. Обернулась она совой — и за ним. Крылья обтрепала все, пока летела, а не догнала. Прилетела в Москву, а Лямкина уже вниз спускают, чтобы в метре́ везти. Метро едет, а смерть червецом стала и рядом землю копает. Только где червецу за метро́м угнаться! Вылезла она из земли, а Василий Лямкин в главной больнице лежит, ему уже полную операцию сделали, вокруг него двенадцать профессоров в белых халатах стоят, и нету смерти никакого к нему подступу. Вот и хорошо. Заплакала смерть от досады и домой подалась.
— Лямкин жив остался?
— Здоровее прежнего обратно приехал! А тут ему еще из лесхоза путевку — езжай в дом отдыха. Сейчас он медаль за трудовое отличие имеет.
Выслушав рассказ, Паша недоумевает:
— Да ведь не бывает так…
— Чего не бывает? Чтобы доктора от смерти людей спасали? Если не веришь, давай Ольгу Николаевну спросим. Ольга Николаевна, бывает так?
— Очень часто! — совсем тихо, чуть улыбаясь, отвечает Ольга Николаевна.
— Вот видишь! — торжествует бабушка. — Еще и не так бывает! Есть около нас село Самохвалово… Вот и ладно…
Горит в палате лампочка, тускло светят звезды сквозь морозное стекло, и катятся по гладкой дороге маленькие колесики певучего сказа.
В семнадцать лет сон приходит скоро. Засыпает Паша, а засыпая, успевает подумать: «Про смерть бабушка врет, а про Лямкина и профессоров верно».
В один из дней бабушка открыла Паше большую человеческую мудрость.
Вернувшись из перевязочной, Паша принесла оттуда случайно услышанное, непонятное, но показавшееся ей очень звонким слово.
— Бабушка! Ольга Николаевна! Что такое «канцер»?
Бабушка пожевала губами и созналась:
— Не знаю, Пашуха, никакого такого канцера. Немецкое фамилие, может?
Ольга Николаевна, лежавшая с книгой, посмотрела на Пашу и тихо сказала;
— Канцер, Паша, — это медицинское название ракового заболевания. На латинском языке «канцер» означает «рак».
Сказала и снова погрузилась в чтение.
Примерно через час, когда Ольгу Николаевну положили на тележку и увезли для какого-то облучения, Пелагея Дмитриевна повернулась к Паше, с укоризной на нее посмотрела и сказала:
— Эк тебя угораздило давеча этакое слово сказать! Взяла да брякнула!
— Чего же здесь особенного?
— А то особенное, — с сердцем сказала Пелагея Дмитриевна, — что ты умирающему человеку его страшную болезнь напомнила. Рак у нее, у Ольги Николаевны.
— Я же не знала, бабушка!
— А кабы знала да такое сказала, я бы тебя бессовестной дурехой обозвала!
Паша поняла, что и впрямь вышло как-то нехорошо. Подумав, она спросила:
— А почему же она так спокойно мне объяснила?
— Потому, что выдержка в человеке есть. Она все понимает и держит себя как должно. Она такая… Ты посмотри на нее, да подумай, да поучись.
Пелагея Дмитриевна затруднилась что-то объяснить Паше и долго обдумывала следующую фразу. И фраза эта прозвучала поэтому неожиданно и резко:
— Из одной такой… тысячу таких, как я, сделать можно… вот какой человек. Одно слово — учительница!
3. Цветы Ольги Николаевны
На тумбочке возле койки Ольги Николаевны в стеклянных банках стояли букеты живых цветов.
«Зима и цветы, — удивлялась Паша, — наверное, из теплицы и очень дорогие».
Спросить Ольгу Николаевну, кто принес цветы, она постеснялась, но про себя решила: «Наверно, муж. Любит ее, вот и приносит».
И Паше даже представился серьезный, немолодой гражданин в очках, с букетом в руках.
Но Паша ошиблась. Об этом она узнала в первое воскресенье, когда пришли посетители.
Ольга Николаевна, обычно лежавшая спокойно, все время поглядывала на маленькие часики и заметно волновалась.
Часики показывали ровно два, когда пришли гости Ольги Николаевны — четыре девочки. В непривычных белых халатах, подавленные суровой больничной обстановкой, они боялись говорить и двигаться. Но Ольга Николаевна сумела так начать разговор, что ледок смущения быстро растаял, а когда нужно было уходить, оказалось, что гостьи не успели поговорить с ней о самом главном, и заторопились.
— А знаете, Ольга Николаевна!..
И наперебой начали рассказывать о последнем школьном вечере, об экскурсиях — обо всем том, что в шестнадцать — семнадцать лет представляется важным и значительным.
Потом они ушли, а на смену им, осторожно ступая, пришли другие девочки. У одних в руках были цветы, которые они смущенно клали на тумбочку Ольги Николаевны, другие принесли книги, а одна из них, Оля, протянула Ольге Николаевне альбом со своими рисунками и попросила:
— Вы посмотрите их, Ольга Николаевна, и скажите, что вам понравилось. Хорошо?
Ольга Николаевна перелистала альбом и остановила задумчивый взгляд на живом нежном личике Оли.
— Ты способная, Оля, — сказала она, — но думала ли ты серьезно о том, что будешь делать, когда окончишь школу?
Оля покраснела и ответила:
— Я как раз и хотела посоветоваться с вами, Ольга Николаевна.
— Хочешь быть художницей?
— Мне все советуют: и мама, и Елизавета Григорьевна, а я не знаю… Мне самой больше хочется
