улыбкой, иллюзорно качаясь на судне,
Словно весь мир не серые будни
А мягкий зефир…
Мое милое существование
Забудь про этот пламенный привет!
Покуда руки-ноги есть,
Будь добр, поглоти сейчас обед.
А завтра новый день,
А завтра хоть сквозь гору, будто Магомет,
Хоть в ангелов пали дробями, незаряженный мой пистолет.
Тут в небе тучи, даже где-то тучки,
Целуют отражение после утренней летучки.
Ах, как же хочется обнять эти колючки,
И быть обласканным скинхедовскими ручками.
Облизывает полночь кое-как часы настенные,
Мне снятся тернии под проповеди колыбельные,
И все эти цвета пастельные… а что?
Пусть унесут подальше в бухты корабельные,
И пробужусь хоть там от тебя отдельно я.
Все убегают, бьются в плечи, будто автогонки,
Шумы за моим телом, как на старой кинопленке,
Раскрою диалог осиротевшему ребенку,
Но в этом нету толка:
Вся жизнь — мираж, в журналах один Толкин.
Я растворюсь, умолкну.
В конце туннеля так заманчиво поблескивает паутина,
В Выборку без компаса и ориентира: Кафка или Лондон,
Под калькой выбитая пломба,
Извините, но идея умертвилась, не достигнув и вершины.
И по кирпичикам, наверно, в ад меня уводит Немезида,
Ну, ладно, буду рад прогулке, а там уж запрошу транзита.
Лишь жаль, что церковь не дитя иврита,
Не рук Паланика создание, а высших сан — архимандрита!
4 по 4
***
Мои стихи — опустошенная обойма,
Глупая невнятная очередная бойня,
И жалок без ножа разбойник,
И одинок пастух без скотобойни.
***
Самый яркий феминатив,
Ярче только глаза Урана,
Называть поэтессой себя — мотив
Белоснежной принцессы Корана.
***
Укажите на выход, я выйду без гонора,
Захлопните свет мешковиной без повода,
Двери морозного города
Откроют глаза на теплые проводы.
***
Не верю догадкам, не строю собрания,
Без драм и ответов от самопознания,
В объятиях костлявой за сплином страдания,
В поисках пищи на полке раскаяния.
Когда последняя …
Когда последняя тварь станет узаконенной дамой,
За полосой горизонта мир вспыхнет древом,
И пусть почитают слова за местным храмом,
Должны почитать слова за место под небом.
Накинуть петлю на шею — вход под табличкой выход,
Забить в край свое тело мыслями друга.
Сегодня выпала дверь, сделаю выдох,
Завтра спрыгну на звезды без капли испуга.
Без лицензии в свет — забиты ржавыми гвоздями двери.
Постскриптум: я нечаянно разрубил душу.
Когда космос бороздят в галстуках звери,
Черные точки с оскалом на суше все в поисках суши
Правая рука, заместитель, левша по жизни.
Без надежд и черепаха не сдвинет тарелку с грязью.
Что бы править дома, нужно править лишних,
Если выжить лишних, то не выжить дома.
В эпицентре толерантных и патриотов
Напрочь забыться, где лево, где право,
Короткий фитиль задымится от бескрылых народов
Еще последняя тварь, но завтра законная дама…
Календарь
Грубо срывая с себя одеяние,
Обнажая все больше костлявое чрево,
Племени станет она пропитаньем
И однажды вспорхнет бабочкой серой.
Год на стене дарила улыбку,
Прощала за боль, порезы и пятна,
Старалась не видеть в морщинах ухмылку,
Держалась роскошно: упрямо, но статно
Красивой, бедняга, уродилась, счастливой.
Все сёстры в слезах умоляли совета,
К свече лишь бежала она молчаливо,
Теперь объедают языки того света.
Ныряя в кислотные воды инертно,
Она вспоминает свои начинания,
Яркие крики, стоны инферно
И как те мечты даровали страдания.
Грубо срывая с нее одеянья…
Простуда
Утро. Нужны цель, мотив и завязка,
Открытка Зодиаку и рабочие связки,
А есть грязные чашки, битая посуда
И лежащая на груди кошкой простуда.
Все еще утро. Рвет будильник пространство,
Нет времени, сил на молитвы, упрямства,
Лишь горизонт, что споткнулся о подоконник,
Срочно расширить его пока живой, не покойник.
Серое утро. Время никак не расколется на двое.
Ноги обязаны быть во дворе. Что-то невероятное!
Но тело все еще в арендованном саркофаге с бантом и бинтами,
А духовная часть вальсирует с перистыми облаками.
Утро сомнений. Геройства сменяют одни компромиссы,
За окном пилигримы, под полом корабельные крысы
Поют колыбельные песни, что восходом так не любимы,
Убоги в глазах хаоса, эроса и холщовой картины.
Утро, застывшее в комнате. Привет. Троеточие.
Диалог укрылся на улицах Комптона, как и все полномочия,
Имя-калека стонет в кровавом режиме инкогнито,
Подмигивай окнами, целуя волокнами, но железно — комната.
Сладкое ватное утро. Билет на луну и обратно.
Терпкий привкус ожога, омлет и мигом в кровать, прохладно,
Все сказки да мифы со мной, разум на долго без панциря,
Зачем же мне улица, зной? На улице, чай, не Франция!
Глава 3. За линией бесконечности
«Замечательный день сегодня. То ли чай пойти выпить, то ли повеситься»
Антон Чехов
«Если беспорядок на столе означает беспорядок в голове то, что же тогда означает пустой стол?»
Альберт Эйнштейн
«Детский психиатр — сюда приходят умирать вымышленные друзья»
Симпсоны
Истощая нутро на глагольства и бесконечные рифмы в попытках найти притаившийся угол, слегка затемненный, но всё ещё сияющий ярче солнца, чтобы спрятаться в нем и больше никогда не выходить оттуда. Только в этом углу можно с лёгкостью говорить о тяжелых проблемах, выражая свои мысли настолько понятно и очевидно, что слушателю даже не придется дожидаться конца сказанного. Он поймет всё с полуслова. Быть в этом углу — цель. Но цель на уровне мечты. Мой путь только начинается, поэтому даже заглянув за далекую линию терминатора, я не вижу и отблеска той самой цели.
Пусть разумом я нахожусь в водонапорной башне, однако не поговорить о вечном я не мог: про дружбу и вражду, про мечты и геройства, про бытие и воспитание, про память и ценность слова, про прошлое, будущее и настоящее. О маленьком человеке и больших возможностях.
Космонавт
Мой долг — это разбиться ради цели,
Все силы бросить на успешный результат,
И пусть забудут обо мне через недели,
Зато как называли, космонавт!
Мне на ночь пожелают звезды сновидений,
Хотя тут днями надо мною чахнет ночь.
Я посмотрю сквозь стекла без презрений,
Клочок земли, стареющий как моя дочь.
Мне надо вспомнить аромат цветов,
Которые так крепко обнимала дорогая,
И город вспомнить, сад под шапкой
