с Б-гом
рядом с Вашею тенью пройти.
Лабиринты вина развеются
и надломится чья-то лоза,
я глупа тем, что смею надеяться
окунуться в Ваши глаза.
Собирала счастье по зернышкам,
что до Вас я жила – не жила,
да в ладони сжимаю перышко
талисманом Большого крыла!
1999 г.
Экзюперическое
Музы старых поэтов молчали,
за кулисами плакало лето,
глаза тех, кого мы приручали,
ожидали другого ответа.
Как ответишь за эти ладони
без парчовой одежды и мантий,
разбивая богемы гармоний
сухим голосом хиромантий.
Много надо для счастья иль мало -
жемчуга разменять на песчинки,
поцелуи – на тонкое жало,
берега – на цветные картинки.
Там надежда бледнела в бессилье
за оконным обшарпанным цветом,
глаза тех, кого мы приручили
опустели ….
1999 г.
Песни у березы
Позволь лозою ослабевших рук
обвить твое березовое тело,
хоть за спиной уже натянут лук
и зло шипят безудержные стрелы.
Покорной кожи белоснежный круг
теплом изнежит желтые ладони,
осиротевшей прозой, в один звук,
отвечу на мелодии из кроны.
Разлука – надзиратель на двоих:
свиданье мерит быстрыми шагами.
Прошу не плачь, довольно слез моих,
довольно весен было между нами.
Никто не скажет и не промолчит,
ничто не будет эхом отзываться.
Пойми, я – не садовник, не – друид,
а просто это время расставаться.
Надежной кроной пахнущей листвы
сомкни мое беспомощное тело,
чтоб из сыроголодной темноты
в живую цель не попадали стрелы…
1998 г.
Зимнему
Не узнала тебя, зимнего!
Вопреки интуиции голосу
нелегко выйти с теплыми ливнями
босиком, да на снежную полосу.
А тогда, в многоцветьях клевера,
Даже солнце смеялось, падая!
То ли ветер сегодня – северный,
То ли просто кругом виноваты мы.
Стало время безумной клячею
от побега июльского в изморозь,
нынче чувства под камень прячу я,
чтоб из гордого плена не вырвались…
Черный снег от объятья газетного,
телефонный звонок с меценатами.
Ты ж прости, что любила, да летнего, -
с ледяною душою не надо мне.
2000 г.
29 февраля
На стене лишний стук часов –
молотком по сну.
Посреди посторонних снов
в немоте тону.
Утомляет жестокий бег,
бесконечность дня.
Посреди опустевших рек
напою коня.
Пусть разбитым копытом бьет
по земле сырой,
в этой жизни коль не везет -
повезет в другой.
Или конь, белогривый свет,
проиграть не жаль?
На удачу чуток монет
Подарил февраль!
Лишний день как вишневый сок
в раскаленный зной
Оттого изувечен слог
И бессонниц рой…
Сон ушел чередою карт,
помахав тузом,
Я живу, потому что Март
За моим окном!
2000 г.
Васильки
Уплыла в чужие параллели,
покидая васильковый круг,
заглушила тонкие свирели,
вознося урбанизаций звук.
Локон принца – горькою волною
Захлебнуться б, не воскреснуть вновь,
да за королевскою горою
из-под трона пела про любовь.
В одной связке августейшей нити,
прошлое – под деревянный крест,
что там вера? Вера вновь разбита,
только бы под солнцем пару мест.
Прикоснуться к бесконечной сказке,
в ржавый свет венчального кольца
и в безличье многоликой маски
шелком пепел утирать с лица.
Белый принц, прости, теперь мы квиты,
Ухожу, расплаты не боясь,
Васильковый мир – он не для свиты,
Как и вся ремесленная грязь…
Глина и гончар
Как глина улеглась на круг,
в молчанье скользком остывали чувства,
по многоточиям прожитых разлук
взошла на грань гончарного искусства.
Казалось проще без таких оков,
опять в сезоне яркие одежды,
да только грустно ждать у берегов
сигналов угасающей надежды.
Дрожит ладонь, срывается в обман,
но вот, с благословенья джинов,
сплетают шрамы незаживших ран
в узоры неантичного кувшина.
Снимай, гончар, весь глиняный недуг!
Пришла пора пожить без кривотолков.
Уверовать в тепло гончарных рук
наперекор презрению осколков.
2002 г.
Дорога лжи
Детектор (отчим интуиций)
отторгнет раковины шкал,
когда стотысячные лица
поймут, что заново солгал.
Как срубы черных буреломов
совиный ранят перелет,
так перестуками изломов
судьбы нарушен переплет.
Мировоззрением кефира
отбелено ехидство верст,
А все кричали: "Вира, вира!",
глядя на судороги звезд.
И бесшабашно танцевали
обман и ложь в один дуэт,
быть может, так они спасали
сердец разбитых минарет.
Ликуй бесчестие рабыни,
шлифуя исповедь истца,
чтоб из-под полога святыни
На свет принять дитя лжеца!
2001 г.
Старые письма
Чужие письма. Пыльный разговор
с лицом чернильным на вершине судеб,
хоть ненавистен полуночный спор,
не буду сильным, память не осудит.
Чужие строки. Теплою рукой
в сугроб бумажный буквы, запятые.
В другие сроки и уже другой
покроет сажей линии святые.
Чужие судьбы. Синяя слеза.
Ночной постскриптум с жалостной мольбою
покой нарушит. И в твоих глазах
заплачет скрипка каплей голубою.
Чужие письма. Пыльный разговор
в пустые окна слышен и поныне,
Хоть ненавистен полуночный спор,
не дай им смолкнуть в стареньком камине.
2001 г.
Дамасская сталь
Расплавить б сталь дамасского кинжала,
Разбить бы солнцем поднебесный купол,
Чтоб только незабудками дышала
Твоя страна кочевников и кукол!
Сомкнуть в ладони пагубные знаки,
прослыть рабыней для бумажных ханов.
Сквозь мокрый снег алеющие маки
моей крови излечат твои раны.
На синих миллиметрах мироздания
В царицах – победителях не значась,
В твоей стране от скольких не признаний
Слепым дождем я за стеною плачу…
2000 г.
Дева на ветру
Печальный образ где – то слева,
в тревожном отстуке зари,
где неприкаянная дева
с погибшим ветром говорит.
Не прикоснешься, не догонишь,
не растворишься в небесах -
его слова – в ее ладонях,
его душа – в ее глазах.
Он не подарят ей объятий
из золотистых лепестков,
и ворох белокрылых платий
расшит на множество кусков.
Туманом брошенных наложниц
по неоплаканной росе,
стальной оскал холодных ножниц
скользнул по девичьей косе…
2001 г.
Прости
Прости, что я на этот холст -
осколком стали.
Там сердца грунт не так уж толст,
как ни мечтали.
Сомкнув из бархатной резьбы
двойные жальца,
на острие твоей судьбы
изрежу пальцы.
За абрикосовый
