бурлацкого труда и понизовой вольницы, здесь дали ему прочесть стихи Некрасова, роман Чернышевского «Что делать?». «Кружок ссыльных… собирался в нашем глухом саду при квартире… Рахметов, который пошел в бурлаки, стал моей мечтой»[1], — писал много позднее в книге «Мои скитания» Владимир Алексеевич.
В Ярославль Володя Гиляровский пришел семнадцатилетним светловолосым и сероглазым юношей в синей косоворотке и накинутой на плечи легкой куртке.
Из Вологды добирался пешком, с попутным обозом. В ушах еще звучали резкие и протяжные выкрики ямщиков, монотонное поскрипывание колес, а перед глазами расстилалась Волга. Где-то там, за лесом, остался дом, гимназия, товарищи, отец, который не мало удивился, когда, вернувшись из Николаевска, прочел его записку: «Ушел работать простым рабочим на Волгу, как устроюсь, напишу»[2].
Волга проплывала мимо легко и уверенно. Казалось, она не замечала беспрестанно снующие по ее поверхности пароходы, караваны баржей.
Медленно отчаливая от Твериц, паром двинулся к ярославскому берегу. Глаза разбежались, не зная, на чем остановиться: то ли на Волге, то ли на окутанном легкой утренней дымкой нагорном Ярославле. С Волги город был особенно красив. Сквозь яркую зелень деревьев весело выглядывали белые пятна зданий. Высокий береговой откос покрыт ковром изумрудного цвета, а на голубом небе церковные купола. Пассажиры парома обнажали головы, крестились. И трудно было решить, чему больше отдавалось чувства в этом привычном движении: набожности или невольному поклонению красоте, созданной руками человека.
Паром догнал маленький буксир. Поравнявшись, он выпустил белые клубочки пара и вслед — пронзительный свисток.
Напрягая до боли зрение, Володая всматривался в береговую линию Волги, надеясь увидеть ветхое суденышко с бурлаками, но напрасно.
Везде, насколько хватало глаз, вниз и вверх сновали буксирные и пассажирские пароходы, мелькали рыбацкие лодки, и нигде ничего похожего на бурлацкую ватагу с расшивой, крутобокой, грузовой баркой.
На берегу, у пристани общества «Кавказ и Меркурий», Володя разыскал билетную кассу. Пароход «Александр III» шел в Нижний. Подумав, купил билет до Костромы. Хотелось прокатиться по Волге, а кроме того, на пути от Ярославля до Костромы лежало село Грешнево. Некрасов там провел детство, там течет его Волга. Всего несколько часов пути отделяли Володю от мест, которые, наверное, видел перед собой Некрасов, складывая слова:
Выдь на Волгу: чей стон раздается Над великою русской рекой? Этот стон у нас песней зовется, То бурлаки идут бечевой!..
Слова врезались в память навечно. «Кто знает, может, по пути и бурлаков встречу», — подумал Володя.
У пристани суетился народ. Пестрая, разноликая толпа, несмотря на ранний час, заполняла берег. Сверху из города подъезжали телеги, груженные корзинами, сундуками, мешками, легко подкатывали двуколки, живой цепочкой тянулись люди. С разных сторон слышались выкрики торговок:
— Кому горяченьких лепешек! С пылу, с жара, на копейку пара.
— Молоко, свежее молоко!
— Творожка купите, творожка!
Володя поднялся на высокую набережную Ярославля. Идти в город не решился, боясь опоздать к отправлению.
Глядя сверху на Волгу, совсем «ошалел». Именно это слово и употребил Владимир Алексеевич много лет спустя, вспоминая свою первую встречу с Волгой. В голове только время от времени мелькало:
— Почему нет бурлаков? Неужели их совсем вытеснили пароходы?
Володя спустился к пристани. «Александр III» сигналил к отправлению. Провожающие столпились нестройной кучкой, посылая последние приветы и наставления. Раздалась краткая команда:
— Отдай чалку!
Медленно отваливал «Александр III». Сначала лопасти вращались тихо, пароход осторожно выбирался на середину реки и наконец, вышел в широкие и открытые воды Волги.
Скрылся Ярославль. За бортом плыли песчаные отлогие берега, небольшие деревеньки. Иногда к самой воде выбегала собачонка с задранным вверх хвостом и заливалась лаем. А то босоногая команда вихрастых мальчишек и девчонок неожиданно вынырнет из-за кустов. Крича и махая руками, они стараются бежать ряром с пароходом, но он, прогудев громкое «прощай», скоро оставлял их далеко позади.
На палубе третьего класса все места вдоль бортов были заполнены людьми, занятыми кто чем. Чистили воблу, жевали хлеб, некоторые дремали, приютившись в уголке, другие чуть слышно напевали, мирно беседовали, спорили — словом, коротали путь.
Володя прошел на корму. Свежий ветер обдавал здесь прохладной струей речного воздуха: чувствовался запах сырой рыбы, водорослей и трав с прибрежных заливных лугов.
Рядом с Володей двое мужиков разговаривали о холере.
— Особливо часто мрут от холеры бурлаки, — говорил бородатый мужик в длинном армяке. — Оно, понятно дело, холерных-то по берегам хоронят, в песках, как раз на пути бурлацком. Жалость одна, их брат и так кончается, купец теперича все больше на пароходы зарится, выгоднее.
— А бурлаки есть еще на Волге? — вмешался в разговор Володя.
— Тебе-то почто бурлаки сдались — по надобности али так, для забавы какой? — недовольно посматривая, спросил другой мужик.
— По надобности, — ответил Володя.
И скоро он знал, что еще отдельные расшивы бурлацкие на Волге встретить можно, хотя осталось их мало.
Незаметно подъехали к пристани Диево-Городище. На берегу горками высились плетеные корзины, выделкой которых славилось село. Где-то за лесом лежало некрасовское Грешнево. Володя с интересом рассматривал берег, Волгу. У пристани толпился народ. Женский голос громко молил:
— Да мне до Грешнева, довези, милый, тутотка совсем недалече, семь верст.
— Ишь
