в одних чулках.
Почему вокруг никого нет?
Пару раз она решилась зайти за полотняные норэн, но внутри лавок было темно и пахло свежей стружкой, будто кто-то нарочно приготовил декорации к ее приходу. Праздник, однако, дошел и сюда: почти у каждого входа красовалась бамбуковая ветвь, вся увешенная разноцветными танзаку. Искрящиеся позолотой гирлянды фукинагаси свисали сверху гигантскими медузами, спустив разноцветные хвосты до самой земли – за ними не видно неба и не понять, еще ночь или уже светает.
Она уже не шла, а просто брела, отводя рукой бумажные гроздья. А потом в воздухе вдруг потянуло свежестью, будто на реке поутру – и Аой вышла на незнакомую площадь. Посередине – гигантские ворота тори под сенью разросшихся глициний. Пышные гроздья смешались с охапками бумажных гирлянд, воздух наполнен не то шепотом молитв, не то шелестом лепестков.
– Пришла наконец?
Светлячки никуда не исчезли, хотя ей казалось, она давным-давно потеряла их из виду. Светящийся рой кружился вокруг старика, уютно устроившегося в корнях дерева. Раскрашенная маска улыбнулась Аой жутковатой улыбкой от уха до уха, а из-под полы кимоно виднелся кончик пушистого хвоста.
– Долго же тебя носило. Я уж почти было уснул, —ловко подхватив один огонек, тануки прикурил от него нефритовую трубку с чашей, вырезанной в форме лисьей головы. Выдувая одно кольцо за другим, он меланхолично наблюдал, как те послушно нанизывались на свисающие ветви, почти сливаясь по цвету с пышными соцветиями. Аой сообразила наконец, что неплохо бы поклониться.
– Что молчишь? У тебя одно желание, девочка. Говори, пока солнце не вышло, – енот задумчиво постучал себя по круглому пузу. Звук оказался гулким, не хуже барабана, и эхо разнеслось по всей площади. Аой едва не закрыла уши руками: показалось, будто все дома вокруг разразились насмешливым хохотом. А когда обернулась, перед тануки из ниоткуда возник гончарный круг. Свою трубку он, особо не церемонясь, хорошенько выбил о ствол дерева. Неудивительно, что одно ухо у каменного лиса оказалось отломанным.
– Вы… правда можете научить меня летать?
– Знаешь поговорку про учителя? – почесав за ухом, дух шлепнул на круг комок красноватой глины. Бесформенная масса тут же принялась менять формы, хотя тануки к ней и пальцем не прикоснулся. – Дверь-то я открою, а вот захочешь ли ты в нее войти – уже твое дело. Держи!
Аой едва поймала крохотную, еще теплую, фигурку. Острый клювик пару раз ткнулся ей в ладонь, в мягких изгибах по бокам угадывались сложенные крылья.
– И что мне с ней делать?
– Зажарить, – хищно облизнулся енот. – Обжарить в темпуре, а потом обмакнуть в сливочный соус… Мм, объеденье! Да пошутил я, – фыркнул он, увидев ее испуганные глаза. – Можешь считать, желание твое уже исполнено. Мы, духи, слово свое держим. Вот только как ты теперь будешь домой добираться?
Уперев руки в пухлые бока, он рассматривал ее с презрительной усмешкой. Нарисованные глаза хитро прищурились, а в шелесте листвы явственно послышались язвительные нотки.
Раскат грома прогремел совсем близко, заставив вздрогнуть не только предвкушающего сделку тануки, но и близлежащие лавочки, с крыш которых кое-где сорвались и разбились о мощеную улицу угольно-черные плитки черепицы. Енот настороженно понюхал воздух и задрал острую мордочку кверху, прислушиваясь.
– Да понял я, понял, – пробормотал он, разом теряя к Аой всякий интерес. – Интересно, чем это ты ему так угодила… Иди вдоль реки, а там упрешься в ворота. Если не успеешь, придется отдать привратнику ногу или руку, так что лучше поспеши!
Река появилась тут же: разлилась по мостовой серебристой лентой, поднявшись выше крыш домов. Откуда-то сверху Аой увидела тануки: тот по-прежнему сидел под деревом, брезгливо стряхивая капли воды с кимоно, а вода кружила вокруг бурлящей стеной.
Обратно Аой не бежала: летела, такими легкими вдруг казались собственные ступни, будто у нее и впрямь выросли крылья, только не на спине, а на тонких лодыжках. А внизу роился густой сумрак; порой из темноты проступало то гибкое вытянутое тело в звездной чешуе, то чьи-то руки старались ухватить Аой за намокший подол – но всякий раз она умудрялась ускользнуть, перепрыгнуть через невидимую преграду и поспешить дальше.
Ворота выглядели совсем черными в предрассветных сумерках. Резные столбы ощетинились было парой остроносых собачьих морд, но успели отхватить лишь лоскут зацепившегося за гвоздь рукава и гроздь ярко-розовой гортензии, пышно разросшейся на конце лунного пути. Рассохшаяся дверь, конечно, захлопнулась с щемящим душу скрипом, стоило девочке проскользнуть на ту сторону.
Успела.
Вконец запыхавшись, Аой повалилась на четвереньки. Ворот уже не было видно, и никто вовек не поверит, где она была. Но ведь есть еще подарок тануки.
Глиняная птичка грела ее всю дорогу, не давая сбиться с пути в холодном проходе междумирья. Но стоило вспомнить о ней сейчас, и она сама выскользнула из-за пазухи, ударилась о траву и… рассыпалась жухлой осенней трухой. Девочка осторожно тронула пальцем ржавые кусочки листьев и всхлипнула. Неужели, это все? Ради этого она невесть где блуждала всю ночь?
Волшебная ночь понемногу выцветала, сменяя чарующую глубину на блеклый предрассветный наряд. Дождь, которого так опасались звездные возлюбленные, все же пошел, зашелестел вкрадчиво и осторожно, заставив цветы и травы в саду заблагоухать еще сильнее.
Стертые подошвы нещадно саднило, а за порванную и испачканную юкату наверняка влетит от матери. Подставив лицо теплым каплям, Аой глубоко вздохнула и откинула прилипшую ко лбу прядь. Пальцы нащупали в волосах обрезок шелковой нити, затянутой на тугой узелок. А от ладоней отчетливо пахло намокшими птичьими перьями.
Звездные классики
Весь асфальт расчерчен разноцветными мелками. Раз, два, три… пять… В одном квадрате нарисовано косматое солнце, в другом задумчиво грустит лунный диск. Озуру8 с удовольствием бы запрыгнул в тот, где по всему полю рассыпаны искорки звезд ‒ кто-то не пожалел разбрызгать целый баллончик с золотой краской, и теперь высохшие кляксы красиво переливались на солнце.
Но классики ‒ игра для девчонок. Еще не хватало, чтобы заметили мальчишки из его класса – поднимут на смех.
Раз, два, три…
Девчонки легко перескакивают из фиолетовых облаков в радугу, в которой не семь, а целых десять разных цветов. Заметив его, бросают свои скакалки, заложенные разноцветными закладками тетради, и окружают его плотным кольцом.
– Почему ты сегодня не завтракал, Озуру?
– А где тебе купили кроссовки?
– У тебя есть брат или сестра, Озуру-чан?
Кажется, он стал школьной знаменитостью.
Первое время он страшно пугался и смущался. До того, что волосы топорщились зелеными побегами, а учебники сами собой выпархивали из ранца, шелестя страницами на
