может прогневаться, если ты принесешь ему в дар то, чего он иметь не желает.
Когда Иеффая известили, что Авиям просит его прийти, в нем вновь затеплилась надежда, что священник, несмотря на все, придумал способ достойно освободить его от данного Богу обета. Но когда священник открыто предложил ему извлечь выгоду из двусмысленности слов клятвы, Иеффай возмутился.
– Когда я отдаю приказ, – сказал он холодно, – мои люди обязаны его выполнить. Обязаны подчиниться любому моему знаку. Я – воин, воин моего бога Ягве. Если Ягве подает мне знак, я обязан подчиниться. Он послал мне навстречу Иаалу. Я исполню его волю.
Гордыня Иеффая взбесила священника. Но он смирил себя и сказал:
– Я – хранитель Престола и. Ковчега Ягве. И ты вернее всего исполнишь его волю, если примешь мое толкование.
– Послушай, Авиям, – ответил тот. – Я не хочу твоей помощи, я не хочу твоей дружбы. Ты внушил мне мысль о едином неделимом Израиле и о Ягве, стоящем неизмеримо выше всех других богов. Мысль твоя правильная, она впилась мне в душу, но она мне не нравится, она мне отвратительна. И ефремлян я перебил, именно противясь этой мысли. Так что тут есть и твоя вина. Перестань копаться в словах обета и навязывать мне свою помощь. Ты не друг мне, первосвященник; тем более я – не твой друг.
Священника напугал этот взрыв ненависти. Но уже слишком глубоко засело в нем представление, что ему придется самому связать жертву и самому решать, убить или пощадить девушку. И он сдержанно возразил:
– После судьи Новаха никто в Галааде не приносил в жертву собственное дитя. Собираешься ли ты взять все на себя и совершить обряд жертвоприношения в одиночку, не зная, что предписывает обычай, и ни с кем не советуясь?
Иеффай заколебался. Был большой соблазн в том, чтобы исполнить клятву чужими руками. Но перед ним маячило ненавистное лицо священника. И его привела в бешенство сама мысль отдать в его руки любимую дочь, связанную и беспомощную. Дикая ярость вскипела в нем.
– Мне не нужен посредник, – отрезал он жестко, хриплым от злости голосом. – Не нужны ни твой Ковчег, ни твой жертвенник, я не хочу, чтобы твоя рука вонзила нож. Это моя жертва. Что тебе до нее?
Авиям вновь смирил себя и взмолился:
– Не говори так, сын и господин мой. Это касается не только тебя: кровь жертвы и ее готовность к смерти новыми узами свяжут с Богом весь народ Галаада. Совершенное тобой злодейство легло кровавым пятном на наш народ. По твоей вине священные узы ослабли. Не упорствуй. Позволь Галааду вознести эту жертву Богу моей рукой.
Иеффай мрачно и решительно возразил:
– То, что я делаю, я делаю не ради Галаада. И мне безразлично, свяжут ли его с Богом новые узы. Пойми наконец: дело это касается лишь меня и Ягве. И никто не должен вставать между нами. Тем более ты.
Он ушел от священника, не попрощавшись.
10
За день до возвращения Иаалы Иеффай выехал ей навстречу. С собой он взял Пара, Казию и одного верного слугу. На некотором расстоянии, словно пугливый зверек, следовала за ними Кетура.
Иеффай лелеял слабую, безумную надежду, что Иаала не появится на дороге, что она исчезнет. Емин его понял, Емин не меньше его самого был заинтересован в том, чтобы спасти девочку от кровожадного Бога. Может, ему удалось ее похитить. Иеффай убеждал самого себя, что все это пустые мечты. Но когда увидел впереди живую Иаалу, спокойно едущую навстречу своей смерти, он так перепугался, словно на его глазах тьма пала на залитую солнцем землю.
Иаала неспешно спускалась по пологому склону. Подруги шли сзади, как свита за княгиней. Вдалеке, на краю неба, виднелись Емин с семеркой телохранителей.
Иеффай, Пар и Казия спешились и поздоровались с Иаалой сдержанно и с достоинством, но немного смущенно. Иаала ответила им приветливо и непринужденно. Все заметили, что она излучала какой-то новый, строгий и возвышенный свет, и не решались подойти к ней поближе; две группы – Иаала с подругами и Иеффай со своими близкими – молча стояли друг против друга, четко выделяясь на фоне залитой солнцем степи, и казались ничтожно малыми в этих бескрайних просторах.
Наконец Иаала заговорила, и голос ее был по-прежнему ломким и детским:
– Вот и я, отец и господин мой; я готова.
Иеффай предпочел бы остаться наедине с дочерью. Ему не терпелось открыть ей многое, чего он все эти годы не мог или не хотел ей сказать, а также о многом ее спросить, и, хотя он не очень-то умел выражать свои мысли и чувства словами, она все равно бы его поняла. Но здесь присутствовали и другие люди, и она была от него далека. Он, как и все, увидел, что Бог уже простер над ней свою руку; приветливая и отрешенная, она парила где-то высоко над землей. Но Иеффаю казалось: будь они одни, он сумел бы отобрать ее у Бога и вернуть на землю.
Он сказал:
– Где это произойдет, дочь моя? Следует ли нам вернуться в Массифу? Или ты хочешь отправиться на север, в Маханаим? Либо же в нашу землю Тов?
Он надеялся, что она выберет землю Тов и, следовательно, самую дальнюю дорогу, так что он хоть немного сможет побыть с ней вдвоем.
Тут Иаала увидела Кетуру – та робко присоединилась к ним, и было заметно, что слова Иеффая пробудили в ней последнюю искру надежды. Иаале было жаль мать, но жалость эта лишь шевельнулась, не разбередив ее душу. Она ответила:
– Неподалеку отсюда есть холм, на вершине которого растет могучее фисташковое дерево, столь любимое Богом. Имеются там и камни, так
