быть умными?
– Старик, давай дальше.
– Извини, но муж и дети? Как тогда она может быть монахиней?
– Давай дальше.
– Извини. Он околдовал ее, затем овладел, а после убил ее мужа прямо у нее на глазах. После этого он вызвал в ее спальне грозу и улетел. Младенец и другие дети остались с бабушкой. Она сказала, что не может к ним возвратиться, и пошла в сторону Песочного моря, пока чрево ее не отяжелело. Странно, я никогда не слышал об импундулу, который бы нес живое семя.
– Он же импундулу, а не зомби, – замечаю я.
– Ну да. Дальше она появляется в Малакале…
– А что случилось с ребенком?
– Родился мертвым, или же она его умертвила. О боги! Доверься богам, – произносит он в секундную паузу.
– Зачем?
– Что?
– Продолжай.
– Ах да. Я…
– Похоже, этот рассказ вызывает у тебя удивление. Ты никогда его не читал?
– Никогда особо не интересовался, что там может писать жен…
– Монахиня?
– Ну да. В общем, она отправилась в Малакал. Там она собирает оружие, которое может его поразить. Копье и колья из дерева ассегай, отравленное молоко, ибо женское молоко он любит так же, как кровь. Потому он ее и не убил, что она все еще вскармливала грудью ребенка. Его она выследила в одном из соляных караванов, идущих из Малакала. Здесь она говорит, что он не тот импундулу, который убил ее мужа. Их может быть пять или шесть – раньше их было больше, но кто знает, сколько?
– Может, но я вижу упоминание всего об одном.
– Только не об этом. Его она ранила копьем из ассегая, а затем спалила заживо.
Архивариус пропускает две страницы.
– Здесь говорится, в холмах за Пурпурным Городом она выискала его ведьму. Там просто написано, что он мертв. Другой продолжает убегать; как только она получает сведения, он исчезает. Исчезает, оставляя высосанные тела – обычно всю семью, а одного забирает в качестве раба молнии. «Другой»; она продолжает повторять, что он другой. Раб молнии выводит ее к месту, где тот охотился, но орудовал он не один. С ним были три элоко – травяные демоны, у каждого по две кости, заостренные как кинжалы, а еще дух-вампир Обайифо, но они с импундулу рассорились и расстались. Импундулу использовал маленьких детей, а Обайифо их поедал. Письмена были написаны через три года после гибели ее мужа.
– Она готовилась.
– Может быть. Здесь нет ничего, кроме того, что она их выслеживала – собирала сведения или, может, получала известия от других. Здесь упомянуто, что она говорила и с теми, кого люди давно перестали слушать; в том числе и с умалишенными. Ты говоришь, что охотишься на импундулу?
– Я сло€ва не сказала, что на кого-то охочусь.
– Да уж конечно, ты просто ищешь, какую сказку рассказать детишкам на ночь! А кинжал у тебя под одеждой предназначен для очистки плодов, – говорит старик с усмешкой. – Здесь просто перечисляются нападения и жертвы. Она не могла быть во всех местах одновременно. Вот здесь, похоже, последнее, что она написала. Остальное – это уже кто-то другой; может, их несколько. Вот тут кто-то говорит, что слышал, как раньше ее звали Монахиней, потому что она была во всем зеленом. Она успела их выследить до границ Песочного моря. Если это пишет кто-то другой, то это означает, что она… она…
– Нашла себе место на древе предков.
– Храбрая женщина.
– Это было не обязательно. Женщина не должна быть храброй, если сама того не хочет.
Он смотрит на меня и кивает. Следующие несколько страниц проходят в тишине.
– Постой-ка, эти листы новые, я даже еще улавливаю запах чернил. Кровавое Болото: трое женщин, сестры. Луала-Луала: семья, берег по соседству с Гангатомом. Семь дней спустя: Колдовские Горы, затем Нигики: мальчик с девочкой. Через четверть луны, Долинго: муж, жена и семеро детей. На следующей странице, пять дней спустя: посланный на их розыск отряд охотников на дороге из Миту в Конгор. Следующая страница, луна после… м-м-м…
– Что «м-м-м»?
– На выходе из Темноземья… Не убийство, но свидетель с Белого озера сообщает, что видел большое черное существо с крыльями летучей мыши; оно летело на людей, уже выбиравшихся на берег – к берегу они так и не пристали. Затем сообщение из Конгора, и снова участок дороги Миту – Конгор: семья, державшая придорожную гостиницу…
– Про тела лучше опустить.
– Снова дорога Миту – Конгор, а через восемь дней Долинго. Четверть луны спустя: Нигики, Луала-Луала, Кровавое Болото.
– Те же места в обратном порядке, почти все как по лекалу. С каких это пор у вампиров такая дисциплина?
– Ты меня спрашиваешь? Но даже это не самое странное. Дорога Миту – Конгор, а затем Долинго, спустя восемь дней. Новый лист, и еще одна запись, более полугода спустя: опять Долинго, а затем, спустя пять дней, та же дорога. От Долинго до Миту почти три луны, и то если верхом, а если по реке, то луны полторы. Как они добираются до тех мест так быстро?
– Она когда-нибудь упоминала Малакал?
– Да, вот здесь, наверху.
– Могу предположить, что либо до, либо после там указано восточное побережье.
– Да, как раз вот здесь.
– Вот же черная сука!
– Это кто?
– Кое-кто с реки, кому там на дне самое место.
Эта водяная нечисть, должно быть, знала. Знала, но просто ждала, когда я сама это открою. Импундулу и его банда вампиров используют двери. Портал.
– Сколько имен там указано до повторения? – задаю я вопрос.
– Десять и девять, – говорит архивариус.
– Мне нужен список на языке, который я могу читать.
– Погоди, это еще не всё, на этом новом листе. Где-то между Миту и Долинго… Точно не говорится… Но у них объявился мальчик.
– Что?! Что там написано? Что еще?
– Ничего. Только то, что это мальчик. Они странствуют с мальчиком. Вот что здесь написано: «Мальчик подошел к двери с жалобным плачем, и они впустили его».
– Эта выписка откуда?
– Кажется, из хроник Волшебных… Колдовских Гор.
– Ты ведь говорил, что эта книга новая.
– Ну, года здесь нет. Хотя я могу сверить по записям.
– Мне нужны новости посвежее, старик.
– Я хранитель книг и архивариус. Для меня, если что-то не записано, то и знания об этом нет.
– Знания нет или тебе нет дела?
– Пока что-то не появится в написании, оно безотносительно и как бы не существует.
– Да пойми ты: к тому времени, как это попадает на страницу, бывает уже поздно.
– Ты смеешь меня осуждать? Полагаешь, что это какой-то пыльный архив?
– Да
