свою судьбу в слова и звуки.
И медленно, торжественно и в то же время легко она поднялась с земли. И, мелко перебирая ногами и покачиваясь в танце, стала извлекать звуки из цитры и тимпана.
В надвигающейся вечерней темноте она пела о своей смерти. Пела о легкой, как ветер, будущей жизни в огне и в туче. Изгибалась в танце, как изгибаются на ветру языки пламени и облака в небе. Только ей одной было это дано, ибо люди не могут постичь сияния и блаженства по ту сторону порога; это доступно лишь тем, кого Ягве призвал к себе, только ей одной это доступно.
Танцуя, она сбросила с себя одежды и облачилась в то платье из тончайшей шафранной ткани, в котором переступит через острый порог.
У лесного склона видели и слышали все это Шимрит, Тирца и Шейла. Многое из того, что пела Иаала, было им непонятно, но даже непонятные слова и звуки, повторяясь, западали им в душу. И они стояли, робея, очарованные и завороженные. Все три поняли, что Иаала обладала великим и ужасным даром, даром ясновидения.
На следующий день Иаала вновь как ни в чем не бывало участвовала в жизни подруг, вместе с ними пила и ела, вместе с ними играла, пугая девушек дерзкими и веселыми выходками.
Шимрит, Тирца и Шейла только диву давались: неужто это та самая Иаала, что прошлым вечером пела и танцевала, готовясь к встрече с Богом?
8
Весть о клятве, данной Иеффаем, всколыхнула весь Галаад, вызвав у жителей ужас и восхищение. Галаадитяне нередко приносили в жертву Богу пленных, но с давних пор не подвергали такой участи своих соплеменников. Люди вспоминали Новаха, который был судьей в те времена, когда аммонитяне, моавитяне и мадианитяне объединились и вторглись в Галаад; тогда этот Новах принес в жертву Ягве своего старшего сына. Но у Новаха было еще много сыновей и дочерей; Иеффай же жертвовал единственной дочерью, прерывая свой род.
Зильпе эта весть перевернула всю душу.
Старший ее сын, Гадиил, пал смертью храбрых за Галаад, и ничего, кроме горькой обиды, не испытала она, услышав, что слава его досталась Иеффаю, этому отродью Леваны. Но теперь Ягве отомстил за нее лучше, чем она могла мечтать. Он сделал так, что наложнице Иеффая, ее врагине-аммонитянке, придется пережить свою дочь, а значит, и навсегда отказаться от надежды на продолжение рода и бессильно смотреть, как единственное ее дитя прирежут на алтаре Бога, которого та ненавидит. Будет уничтожена, обращена в дым и пепел красивая дочь красивой женщины, нагло вторгшейся в ее дом и насмеявшейся над ней!
Зильпе мало было просто представить себе крушение Кетуры, ее жгло желание увидеть врагиню собственными глазами. Не потому, что ей хотелось полюбоваться горем этой женщины, желание ее имело более глубокие корни. То, что предстояло Иаале, было ужасно, но и возвышенно. Иаалу избрал Бог, дабы ее смертью скрепить узы, связывающие ее народ с Богом. Значит, в сущности, вовсе не Иеффай, а его дочь, то есть женщина, одержала победу у Нахле-Гада. Зильпа ощутила к Иаале даже легкую зависть с налетом грусти и сдержанную жалость к врагине, поверженной столь жестоко. Ей захотелось видеть Кетуру, говорить с ней.
С того дня, как дочь отвернулась от нее, Кетура не могла найти покоя; она бродила вокруг Массифы, избегая людей, и все время сама с собой говорила. Однажды ночью она явилась на рыночную площадь, подошла к каменному престолу судьи и стала выкрикивать обидные слова, обращаясь к тому, кто виделся ей сидящим на камне; но видела его она одна. В другой раз прибежала в скинию Ягве. С безумным, застывшим лицом подступила к Авияму и сказала:
– Оставь мне мое дитя! Убей меня, убей других моих соплеменников, но пощади дитя!
Авиям хотел было удалиться – общение с безумными оскверняло священников, – но она не отставала, а бросилась ему в ноги и стала целовать подол его облачения. Он сказал:
– Не я требую смерти твоей дочери, это Ягве призывает ее к себе, а обещал отдать ему дочь твой муж Иеффай.
Кетура долго лежала там, распростершись на земле, и повторяла: «Пощади ее, пощади!»
После долгих поисков Зильпе удалось найти Кетуру, она увидела ее среди оливковых деревьев на склоне одного из холмов к востоку от города. Окликнула. Кетура остановилась, но, готовая тут же сорваться с места и убежать, повернула к Зильпе лицо и подозрительно оглядела ее. Эта женщина – ее злейший враг. Это она и священник околдовали Иеффая, и он переметнулся к жестокому богу Ягве. Это они внушили ему, что он должен убить ее Иаалу. И вот теперь врагиня стоит тут и, высокая, сильная, торжествующая, хочет посмеяться над ней.
Все еще стоя спиной к Зильпе, Кетура неотрывно глядела на нее и вдруг, повернув лицо, едва слышно сказала низким грудным голосом:
– Убийцы! Убийцы! Все вы убийцы!
Зильпа посмотрела ей в глаза пристально, но без злобы. Когда Кетура явилась к ней в дом победительницей, Зильпа считала себя поверженной в бездну. Только увидев ее теперь, она поняла, что такое настоящее горе. Вид Кетуры исполнил ее не торжества, а печали и смирения. И она сказала как женщина женщине, как старшая младшей:
– Бог потребовал от Иеффая великой жертвы для блага его народа и страны. Мне жаль, что эта жертва коснулась и тебя. Сестра и дочь моя, пусть у тебя достанет сил и смирения это вынести.
Кетура поняла: врагиня сочувствует ей, хочет утешить. Значит, так велико ее горе, что даже у той нет желания насмехаться над ней. С еще большим страхом, даже с ужасом смотрела она в сильное, серьезное и печальное лицо Зильпы. Смотрела долго, не в силах оторвать взгляда. Наконец стряхнула оцепенение. И вновь двинулась вперед, едва касаясь земли, – горе не
