Дрожа от влажного и морозного воздуха, Билли заперла ворота и торопливо прошла вниз по улице Бак к бульвару Сен-Жермен, а там повернула направо, в сторону ресторана «Липп». В этом знаменитом ресторане бывать ей еще не приходилось, но сейчас он ближе всего, и, главное, в нем есть то, в чем она больше всего сейчас нуждается, – тепло и еда.
Билли целеустремленно вошла в заполненный людьми шумный ресторан на перекрестке Сен-Жермен-де-Пре. От холода щеки у нее раскраснелись, волосы растрепались на ветру, глаза сияли. Высоко поднятый норковый воротник оттенял блеск ее красоты, которой придавало особенный шарм состояние смешанной с надеждой паники, не покидающее ее весь день. Ворвавшись с улицы, с развевающимися полами шубки, Билли принесла с собой дыхание зимы, подобно примчавшейся из заснеженных степей русской царевне, за которой гнались волки. Она решительно направилась к суровому, неулыбчивому господину средних лет, который, очевидно, был здесь распорядителем.
– Добрый вечер, месье, – сказала она, с улыбкой глядя ему в лицо. – Надеюсь, у вас найдете одно место для меня?
Мужчина с усами, к которому она обратилась был Роже Казе, владелец ресторана, и обычно с ним говорили заискивающе и почтительно. В своей обычной бесстрастной манере он окинул взглядом незнакомку и решил, что для нее у него должно быть место, даже в самое оживленное время в самый многолюдный день в году. Все, кто сидел сейчас снаружи в кафе и стоял с рюмкой руке у двери, уже обращались к нему с униженными просьбами найти им столик, но каждому и них был дан ответ, что ждать придется не меньше часа. Однако эта женщина – такая изысканная, с такими глазами, – которая только что попросила его о чем-то совершенно невозможном, ни на минуту не сомневаясь, что ее просьба будет выполнена, должна получить место немедленно. Именно возможность исполнить такую безумную, хоть и невинную просьбу делала для месье Казе положение владельца ресторана особенно привлекательным.
Постоянные клиенты на протяжении десяти, а то и двадцати лет каждую неделю приходили к «Липпу» в надежде когда-нибудь сесть за лучший столик, чтобы потом опять сидеть за другими тоже, впрочем, неплохими – столами согласно железным правилам месье Казе. Тем не мене Билли сейчас же провели за стеклянную перегородку, отделявшую от основной части зала небольшое пространство с левой стороны, в святая святых, маленький укромный уголок с зеркалами по стенам, где всегда ужинали любимцы месье Казе – политические деятели, писатели, актрисы. У «Липпа» никогда не бронировались места, и никому, включая самых могущественных людей Франции, не было дозволено сидеть дважды подряд за одним и тем же столиком, дабы не создавалось впечатления, что они получили на это постоянное право. Мужчины брали сюда сыновей, когда те только обучались пользоваться ножом и вилкой, тщетно рассчитывая застолбить мальчику столик на будущее.
Билли очутилась между двух шумных компаний на длинном диване, обтянутом черной кожей. Перед нею возник крохотный столик с белой скатертью, появившийся как по мановению волшебной палочки, что возможно только в самых потрясающих заведениях в мире. Она бросила взгляд на короткое неизменное меню, напечатанное на небольшой карточке.
– Копченую лососину, жареного барашка и графин красного вина, – сказала она древнему официанту, не обращая внимания на бросаемые на нее со всех сторон любопытные взгляды.
Пока ей несли лососину, она жадно выпила бокал вина. Неожиданно для себя самой Билли ощутила, что расслабилась в уютной и шумной ресторанной обстановке, – как раз это ей и было нужно. Она откинулась на спинку дивана, наслаждаясь уютом и непринужденностью, которые всегда возникают в небольшом пространстве, где едят и пьют незнакомые друг с другом люди. Она выпила еще вина и почувствовала, как ее отпускает опасное возбуждение, которое держало ее в напряжении весь день.
Она потягивала вино, а рядом с ней француженки с короткими стрижками решали, не стоит ли немного отпустить волосы, чтобы спадали на лицо, а француженки с длинными волосами задумывали сделать стрижку, как у нее, чтобы можно было причесываться, просто небрежно запустив пальцы в волосы, как это, должно быть, делала она. Люди вокруг мерили ее взглядами, и той зимой в Париже самым модным цветом стал темно-зеленый, а самой модной тканью – бархат. А Билли как ни в чем не бывало продолжала ужинать, время от времени посматривая на других посетителей, которые были видны ей через стеклянную перегородку.
Женщина производит самое ослепительное впечатление, когда она ужинает в одиночестве в шикарном ресторане – если весь ее вид говорит о том, что она при этом чувствует себя как дома, не испытывая никакой неловкости от того, что она одна. Билли никогда не выглядела столь ослепительно, как в тот вечер у «Липпа», когда она сосредоточенно и с видимым аппетитом поглощала почти прозрачную норвежскую лососину и редкостного на вкус ягненка.
Среди сидящих напротив была одна женщина, которая напомнила ей Джессику Торп, отчего губы ее чуть дрогнули в улыбке, заставив половину мужчин в зале встрепенуться от любопытства. Билли вдруг вспомнила, как однажды в Ист-Хэмптоне представила Джесси нелепый план своей будущей жизни. Она говорила тогда, что, будучи женщиной, которая может купить все на свете, намерена завести себе дома в престижных районах, знакомиться с престижными людьми, давать престижные приемы, фотографироваться в престижных местах в нужное время года и спать только с престижными мужчинами.
Билли с горечью помотала головой. Да, Джесси была бы сильно разочарована… Конечно, ей удалось познакомиться со многими престижными людьми, но большинство из них оказались очень скучными; и, хотя ее приглашали на многие престижные вечера, она нашла их весьма однообразными. Правда, она сумела купить один чудесный дом, но, увы, спать с престижными мужчинами ей не привелось. Она влюбилась, да, – но это не входило в ее планы…
Билли нарочно старалась не думать о Сэме, вознамерившись закончить ужин спокойно, и вместо этого перебирала в памяти всех престижных мужчин, с которыми она отказалась спать. Да, оглядываясь назад, приходится пусть поздно, но признать, что таким женщинам, как она, подходит только один тип мужчины, – и это могло бы стать для нее вполне логичным решением проблемы. Раньше Билли никогда не считала себя расчетливой, но теперь она ясно понимала, что ей следует раскинуть свои сети широко-широко и поймать в них симпатичного, холеного, элегантного, вполне земного европейца, с детства нацеленного на женитьбу на деньгах. Мужчину, для которого богатство жены было бы столь же необходимым и естественным обрамлением, сколь его титул – для нее. «Можно было бы удовольствоваться и англичанином, – подумала Билли, – да, пожалуй, англичанин подошел бы лучше всего». На протяжении ста с лишним лет английская литература учила брать в жены богатых наследниц, и это провозглашалось почетным, абсолютно серьезным и полностью соответствующим национальным традициям делом. Любой английский герцог воспринял бы ее миллионы как должное, и сейчас она бы уже могла украшать к Рождеству фамильный замок – если бы только у нее хватило здравого смысла! А что, если этот воображаемый аристократ оказался бы таким же скучным и неинтересным, как ее престижные знакомые и престижные приемы? Что, если он оказался бы мелочным и незначительным, просто красивой игрушкой – собственностью, а не человеком?
